Мария Метлицкая - И все мы будем счастливы [сборник]

— Алтайский край? — удивилась Катя. — А почему так далеко? Неужели не было ничего ближе?

Оказалось, что мать там была в паломничестве и там, в Богородице-Казанском, в Коробейникове, на нее сошла благодать .

— Мое место, мое, доченька! — с жаром рассказывала она. — Как вошла туда, так почувствовала!

Оказывается, решение было принято давно.

— Только все не решалась сказать тебе, отпроситься. Боялась, — торопливо и смущенно призналась она.

— Боялась? Чего? — удивилась Катя. — Как я могу тебе запретить?

И Нина, расплакавшись, снова начала просить прощения и сетовать, как много она дочке должна. Вот что ее мучает — имеет ли она право? Имеет ли право оставить дочку и внучку и уйти?

— Впервые, — тихо сказала Катя, — впервые мы разговаривали. Просто разговаривали, и все — обо всем. Просто о жизни. И я впервые относилась к ней как к матери, а не как к врагу. Без опаски, понимаете?

Я никогда не верила, что человек может так измениться. Церковь и все прочее вызывало у меня опаску. А уж что касается моей матери… Нет, невозможно. Тогда я думала так: ну да, болезнь. Тяжелая болезнь. Одиночество. Нужны какая-то соломинка, нить, чтобы удержаться на этом свете. Вера во что-то. Но чтобы человек так изменился? И не просто изменился — стал совершенно другим? Да бросьте! Тем более моя мать. Я смотрела на нее во все глаза, слушала торопливый рассказ про ее детство, юность, молодость. Про приезд в Москву, знакомство с отцом, мое появление. И в моем сознании что-то переворачивалось, вставало с головы на ноги. Я видела несчастную, одинокую приезжую девчонку, растерянную и испуганную. Почти наяву видела комнатку в общежитии парфюмерной фабрики — с тараканами и клопами, с вечно холодными батареями, на которых не сохли даже трусы. Ее соседок по комнате, ушлых и хорошо поживших лимитчиц, без стеснения приводящих в общую комнату, на скрипучую кровать, кавалеров. И ужас матери, затыкавшей ватой уши, чтобы, не дай бог, не услышать.

И бесконечный портвейн по выходным — девчонки отмечали . Что? Да какая разница? Все подряд — День колхозника, День учителя, ноябрьские, Женский день, выходные, Люськины месячные — общую радость. Я словно услышала пьяные песни и увидела пьяные ссоры и вечные кухонные разборки. И почувствовала зависть и ревность, которыми был буквально пропитан воздух в убогой комнатенке. Все человеческие пороки проявлялись здесь одновременно, потому что когда жизнь убогая и нищая, все всплывает на поверхность, как дерьмо.

И тут отец — скромный, симпатичный, москвич, воспитанный, интеллигентный. Такой никогда не станет распускать руки, как парни из общежития. Конечно, она влюбилась. А кто б устоял? У отца к тому же была квартира. Как же ей завидовали подружки! Но — как его обженить ? Он не торопится — зачем ему торопиться? Ну и, послушав разговоры ушлых подруг, она решилась. Попалась довольно скоро — дело нехитрое — и предъявила ему эту новость. Правда, дрожала как осиновый лист: а вдруг не получится? Но получилось. Правда, будущий папаша растерялся и онемел, но в чувство скоро пришел: так — значит так. Пошли подавать заявление.

Сказано это было, надо заметить, без особой радости, но разве дело в этом? Дело в результате, вот в чем.

Через месяц их расписали по справке.

И Нина Кожухова, уроженка деревни Горохово, из общаги на улице Павла Андреева въехала в собственную двухкомнатную квартиру в центре и окончательно стала москвичкой.

Задумывалась ли она о том, любит ли он ее? Кажется, нет. Так глубоко не копала. Да вроде бы любит. Отчего ее не любить? Симпатичная, стройная, светлоглазая. Печет пироги, чистюля: вон как сарай этот, квартиру его холостяцкую, отдраила — и не узнать!

Жить да жить бы и добра наживать. Но почему-то не получалось…

Скоро Нина поняла — Миша не из тех, кто заботится о семье. А заботу Нина понимала так: налаженный и сытый быт. Денег он приносил мало, а вот книг покупал много. Отдых на море, например, не понимал — куча народу, несусветная жара, на пляже некуда приткнуться и положить полотенце, комната душная и убогая, а уж про общепит и говорить нечего — в столовку очередь часа на два, есть расхочется. Мишка не был капризным, но в этом случае сопротивлялся. Для него лучшим отдыхом были палатка на берегу реки или озера, грибы и рыбалка, гитара и книга — все как всегда. Словом, расхождения у них были по любому поводу и даже без. Скоро Нина поняла, что мужчина ей нужен попроще. А куда деваться? Ребенок, квартира. В общем, терпела. Жили они, как плохие соседи. Правда, ребенка Мишка любил да и от нее, Нины, ничего не требовал.