Тимур Пулатов - Жизнеописание строптивого бухарца. Роман, повести, рассказы

— У старика Ирода была сухотка, — вставил Аршак. — У одного армянина–ювелира была сухотка, он погубил много молодых жен…

— Ну, сколько — много? Сколько? — прыгнул к Аршаку Душан и наступил ему на ногу, чтобы толкнуть на кровать.

— Шан, ты всегда глупо встреваешь, — морщась от боли, отошел в угол спальни Аршак. — Откуда я знаю? Ну, две женщины погубил. Этого мало?

— Я думал, семь или восемь, а две женщины — это действительно чепуха, к тому же если они не армянки, — сказал Душан, все более возбуждаясь, игриво, иронично и зло, что с ним теперь бывало нередко, когда он видел, что мальчики говорят о чем–то, в чем он не особенно сведущ; тогда он встревал в разговор и превращал его своими репликами в спор, в ссору.

— Представь себе, что они были местные, бухарские. И ювелир тот все еще живет в Бухаре. Скажу, можешь проверить: напротив кирпичного здания с железной оградой, где помещалось когда–то английское торговое представительство, — с достоинством ответил Аршак и вышел, держа туловище ровно, в струнку, так, как только могут держать мальчики, чьи знакомые страдают сухоткой.

— Только непонятно, отчего он такой гордый, этот Шак–Ишак, если имеет знакомых, мучающихся сухоткой, — кивнул вслед Аршаку Душан, но никто его не поддержал, потому что всем понравился в споре Аршак, а не он.

Душана покоробило и то, как Аршак горделиво вышел из спора, как мальчики промолчали, не поддержав реплику, которая казалась Душану остроумной и разящей, и, только когда он успокоился, сделалось ему горько от глупого и банального, чем жил его ум, от заученного, инфантильного, нервозного, что делало его ядовитым, без чувства внутреннего достоинства и уверенности. И не отсюда ли это желание — сначала унизить собеседника, чтобы потом говорить с ним, униженным, на равных? Говорить с униженным на равных может лишь слабый, не уверенный в себе, ранимый. Значит, все в себе, труднее всего победить себя, ибо все дурное во сто крат больше, чем вовне, в нем самом, хотя и вовне много вздорного… к примеру, это обыгрывание фамилии воспитателя: Берлин–Гамбург…

И теперь часто, когда Душан разочаровывался в своих товарищах или считал книжные знания вздорными лишь потому, что не был способен их усвоить, думал: в чем истина? Где взять силы, чтобы быть уверенным, великодушным, не в зеленом ли камне, к которому приходят на пустырь за речкой зармитанцы и поклоняются? Со слабым зрением сидят возле камня и подолгу смотрят на него, не мигая, уверенные, что зеленый свет, который камень излучает, вылечит трахому или глаукому, слепцы же, суетясь и толкаясь, ощупывают камень, ставший от прикосновений тысяч рук гладким и блестящим, и, словно намотав на палец его луч, проводят ладонями по глазам, называя свой идол несколько вычурно: «Свет восточной слободы».

Почему восточной? Может быть, потому, что зеленый и голубой — самые почитаемые цвета восточного человека? А может, в этом иной смысл? Не так ли сотворен ум восточного человека, что не способен он спокойно и трезво тянуть одну мысль от самых ее банальных и простейших ходов до самых глубоких, он постигает лишь короткой, но яркой догадкой, нечаянным озарением высший смысл вещей, и, блеснув, догадка эта не удерживается в сознании, и, чтобы не растерять мысль мимолетную, преходящую, восточный человек направляет ее на камень или на дерево, воду, чтобы удержать там и в нужный момент, поклоняясь, извлекать ее, как заклинание против болезни, искривлений судьбы. Значит, в противовес восточной европейская мысль терпелива и в своей непрерывной протяженности не теряет смысла познания, но накапливает, становясь изобретательной, научной, ибо направлена не вовнутрь, не в огонь или скалу, а вовне, желая сама сотворить огонь.

Душану втолковывали, что H 2O — внешний символ, знак воды (европейское знание), посредством которого она связана в природе с воздухом или отталкивается от огня, превращаясь в пар в топке паровоза для движения. Но в нем еще жило ощущение воды как связывающей, исцеляющей, обегающей трижды вокруг земли, чтобы скрыть и смыть позорное и блеснуть потом, удалившись, высоко над головой. И так в его сознании боролись восточное представление, суеверное и мистическое, с научным, практическим, и хотя он в усмешку назвал двух «научных мальчиков» — Абдуллу и Шера — Эстрадиолом и Тестостероном [26] Эстрадиол и тестостерон — мужские и женские гормоны. , видя, как они увлечены изобретательством, холодным и точным пониманием, все равно где–то в глубине души Душан побаивался их, чувствуя, должно быть, что будущая жизнь принадлежит им. Эстрадиол и Тестостерон и успевают по всем предметам, и поощряют их на каких–то математических соревнованиях, называя в числе самых умных и современно мыслящих, сумевших так быстро избавиться от суеверного тумана в голове и мистических вывертов.