Патрик Гейл - Заметки с выставки

— Да, — подумала она. — Да! Сдохла, наконец, сумасшедшая сука !

Ну, а потом, в тот момент, когда она щелкнула по вкладке «Вложения» и оказалась лицом к лицу не с пустоглазой Рей — образом, так тошнотворно знакомым по публикациям в прессе, а с дорогой Джоэни, больше не мятежной и не сводящей с ума, а неожиданно просто молодой и ранимой… На пару минут Винни усомнилась в собственном здравомыслии, а потом ей пришлось звонить Пити, руководившему магазином вместе с ней, и просить его сравнить эту фотографию с той, что стояла у нее столе в рамке вишневого дерева, и не будет ли он так любезен сказать ей, считает ли он, что на экране та же самая девушка.

Самым трудным в тот момент было подавить желание прямо тут же развернуться вовсю, засыпать Энтони бурным потоком вопросов где, почему и каким образом . Но оказалось, ее с такой силой душили гнев и боль, что в своем первоначальном ответе она смогла всего лишь остаться резковато точной. Сдерживать Пити было еще труднее; он имел склонность к дикому перевозбуждению, собственно говоря, именно из-за этого она и взяла его на работу. А потом получить все те другие фотографии и испытать двойное потрясение от того, как Джоэни старела на десятки лет, а дети вырастали за несколько минут, а потом снова и снова она умирала! Неудивительно, что впервые после смерти Джоша, Винни начала пить среди бела дня. Неудивительным было и то, что раз уж ее память работала так напряженно, вытаскивая из забытья события, о которых у нее не было ни малейшего желания помнить, проблемы возникли с припоминанием собственного адреса, и дважды на неделе она назвалась Джоэни, разговаривая с незнакомыми людьми по телефону.

Болезнь ее матери была короткой и милосердной, и какие бы страшные тайны она ни вынашивала, все они легли в могилу вместе с ней, упрятанные в материнский ридикюль из искусственной крокодиловой кожи. Отец умирал намного дольше, и у него было больше времени для угрызений совести и тоскующих взглядов на пути, которыми не довелось пройти, брошенных через артритное плечо.

По мере приближения конца, когда в живых он оставался только благодаря оборудованию, и рак уже окончательно сжевал те части, которые ни искусство врачей, ни доноры заменить не могли, он начал говорить. Запертая у его постели в бдении, исполненном сознания долга, его единственная живая родственница, она была вынуждена слушать. Слишком поздно, опоздав на много лет, на много лет после того, когда это могло кому-то помочь, он начал говорить о бедной маленькой Джоэни, и о том, каким виноватым он всегда себя чувствовал. Винни любила его нежно, любила по-настоящему, но готова была придушить подушкой прямо на месте.

Джоэни изнасиловали, сказал он. В ту ночь, когда они с мамой нашли Винни с рисунками, и мама умчала ее в безопасное место, целая компания мальчиков неоднократно изнасиловала Джоэни.

— Кто-нибудь видел? — спросила она негромко, чувствуя, как под ее пропотевшим больничным стулом разверзается пропасть.

— Да этого и не нужно было, — сказал он. — Один из мальчиков принес ее домой, и сказал, что нашел ее лежащей пьяной на скамейке на улице. Но по ее состоянию было ясно, что что-то случилось. Она истекала кровью и…

Он прервался, превозмогая и слабость и эмоции. Она дала ему глотнуть воды из поильника, надеясь, что сейчас он замолчит.

— Я сказал ей отправляться в ванну, — продолжил он, — и привести себя в порядок. И лечь спать. Когда твоя мама вернулась, она вошла к ней и Джоэни рассказала ей и… И твоя мама сказала ей не быть такой гадкой. Она сказала, что она развратная, что эти мальчики из хороших семей, таких семей, она бы гордилась тем, что они пришли к нам в дом. Наш говенный маленький домишко в Этобико.

Он снова глотнул воды и посмотрел на Винни так, как если бы его уже лапали другие грешные души.

— Тссс, — сказала она. — Вот сейчас помолчи. Все это уже неважно.

Но ему нужно было говорить.

— Твоя мать сказала мне то же самое, и я сделал то же, что и всегда — сказал да дорогая и покорился. На следующий день, пока мы были в церкви, Джоэни вскрыла себе вены. К ланчу она уже была в Кларке. А потом она…

Винни, как могла, успокоила его, но ей пришлось прервать свое дежурство, чтобы зайти в бар отеля совсем рядом с его больницей, потому что его мерзкое, подлое откровение заставило ее признать то, что она всегда знала: что ее внутренний взрослый в течение многих лет рассказывал ее внутреннему ребенку.