— При чём здесь бутылка? — спросил Марат, недовольный лишними подробностями, субъективными Элиными ощущениями и оценками виденного. Он нетерпеливо ждал, когда она продерется сквозь них к главному, но ребенок не понимал или не разделял его нетерпения.
— Ты сам просил по порядку! — обиженно сказала Эля. — А бутылка для храбрости, наверно.
— Спиртное пьют не только для храбрости, — возразил Марат, вспомнив свой сегодняшний конфуз в чужой квартире, на что девочка проницательно заметила:
— Конечно, если сам пил, — виднее, для чего. Но, во всяком случае, перед разговором с девушкой, у которой порок сердца, горячительное совершенно недопустимо. Я убедилась в этом своими глазами, своими ушами, потому что он остановил ее недалеко от окна. Если опустить голову низко и смотреть вверх, прижавшись щекой вплотную к подоконнику, их было видно во весь рост. А в открытую форточку я слышала всё, что говорилось. Он позволял себе очень жестокие слова. В том смысле, что, если ты больная, не лезь в полнокровную жизнь полноценных людей, не подслушивай и не передавай их разговоры заинтересованным лицам для плетения интриг. А если уж решила поучаствовать, то тогда уже делай это по полной программе, бери от жизни всё: гуляй с парнями, пей вино. При этом Адик и сам прикладывался к бутылке, и протягивал Тоне, чтобы она тоже хлебнула из горлышка. Она, конечно, отстранялась и пыталась его обойти, но тем настойчивее он заступал ей дорогу, тыкал бутылкой чуть не в лицо и даже предлагал докурить сигарету.
— В чём же конкретно он ее обвинял? — сказал Марат, теряя терпение (он вежливо спросил у пожилого прохожего с золотыми часами на ошпаренном морковным загаром руке, который час, время поджимало). — Теперь, разгоряченный винными парами, он стал менее сдержан и проговорился, что это за намек на щекотливое дельце?
— Разумеется! — воскликнула Эля. — Хотя и это были опять-таки намеки на намек. Адик сказал, что скоро в кинотеатре будет фильм «Долг чести платежом красен», однако сеанс этот закрытый, в афишах его нет. И вслух об этом сообщалось лишь однажды, минувшей ночью в полкомнате Лоры, а Тоня, вместо того чтобы спать в своей половине спокойным сном больного человека, для которого опасны волнения, подслушивала из-за ширм, утром же распространила эту новость среди местных кинолюбителей. А как иначе объяснить факт, что некие заинтересованные лица уже шлют Адику записки? И ладно, если бы просили лишний билетик, а то ведь требуют отменить сеанс! И тут вот я точно уловила одно, хотя смысл целого для меня до сих пор остается темен: причина того, что Адик так зверствует, — подброшенная мной записка от тебя. Как ты думаешь: почему я, наблюдая всё это, не хотела спрятаться от страха в сундук, а вертелась как на иголках?
— Ты хотела высунуться в форточку и крикнуть, чтобы он оставил Тоню в покое, потому что это ты подслушала и передала разговор… И, конечно, не страх тебя удерживал. Если б он и рискнул допрашивать ребенка, то лишь в самой мягкой и завуалированной форме. А еще вероятнее — он бы тебя и слушать не стал, захлопнул бы форточку снаружи перед твоим носом. Правда, ты могла бы за те несколько шагов, пока он шел к форточке, залпом выложить ему всё как на духу: и про себя, и про меня, и про записку. Но и тогда поверил бы он или увидел в твоих признаниях одну необузданную детскую фантазию? Бабушка надвое сказала. Зато тогда ты бы уже совершенно точно никогда не узнала, что это за кино такое — «Долг чести платежом красен» — и этот намек: как он расшифровывается, и какова мораль сей басни.
Тебе ведь страсть как любопытно! Однако узнать про это ты можешь только от меня, но, во-первых, при условии, что ты меня не выдашь, а во-вторых, не сейчас. Я сейчас жутко спешу, и как раз по этому делу. Да, и последнее: ты неопровержимо доказала мне, что перед Тоней я в долгу. Если после нервотрепки, которую устроил ей Адик, она еще нашла в себе силы выполнить данное мне обещание, а это было крайне важно, и так мастерски починила рубашку, то и мне ничего не остается, как только приложить все усилия и загладить перед ней свою вину, пусть и невольную. В одежде такого кроя шансы мои резко возрастут. Так ей, пожалуйста, и передай!
На несколько секунд они оба умолкли и вдруг обнаружили, что за разговором незаметно отдалились от дома к кинотеатру на добрых полпути. Уже сумерки прокрались на обочины дороги из-за кустов олеандра. Мягко светили на небо и землю молочные шары фонарей, какие Марат видел только в этом южном городе. И с неистовой мощью, совсем не так, как полевые сверчки, стрекотали цикады. Их хор шел сплошными подхватывающими, несущими друг друга и затопляющими волнами, тогда как другие звуки вечернего курорта, зачастую более громкие, всё же покачивались над ними разрозненными корабликами.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу