Вероника Кунгурцева - Киномеханика

— Почему этот лев молчит? Потому что, если будет болтать, кольцо из пасти упадет и не за что будет ухватиться, чтобы открыть дверь. Чтобы лев не проговорился, понимаешь? — И художник, сложив из большого и указательного пальцев кольцо, вложил его себе в рот, будто собирался свистнуть. А Марату вдруг припомнились слова, нашептанные на поминках Жекой, произнесенные одними губами: «У глухаря в зобу нашелся самородок». На жаргоне картежников самородок — козырный туз. Марат тогда решил, что кассирша намекает на то, что Глухой — игрок и имеет какое-то отношение к Крабу или к той игре, когда З.Т. Фирсов двенадцать лет назад проиграл деньги Селёдки, и она укатила с Глухим, который бросил дочек на бабу Шуру. Может, Краб как раз Герману проиграл в тот раз? Тогда это определенным образом характеризует гида: обыграл Фирсова (может, и обжулил) и на взятую ставку увез женщину моремана, которой и принадлежали деньги, выложенные на кон. Но теперь Марату пришло на ум, что речь идет о другом — о настоящем, а не давно прошедшем. Он подумывал вновь навестить Глухого.

Но когда, протиснувшись сквозь выгнутую кем-то арматуру решетки, Марат оказался в парке центрального военного санатория имени Клима Ворошилова, то увидел дальние сполохи огня и услыхал крики, которые разносились со всех сторон: и из многочисленных окошек санаторного комплекса, и снаружи, с улицы: «Пожар!», «Горим!» «Санаторий горит!», «Помогите!», «Караул!», — и уже где-то далеко слышался утробный вой пожарных машин. Отдыхающие военные с женами и членами семейств выбегали из жилых корпусов санатория, а жители Бытхи, наоборот, просачивались со всех сторон на территорию парка с ведрами и баграми. Марат первым оказался на месте пожара — потому что горел не санаторий: полыхала в верхнем конце парка каморка садовника. Полковник-огонь в бархатной тьме ночи, посреди старого парка, заросшего пальмами, магнолиями и другими экзотическими деревьями, гипнотизировал — это напоминало локальный конфликт в маленькой латиноамериканской или африканской стране; огненная магнолия с развесистыми ветвями, горевшая в обнимку с жильем, казалась золотым шаманским деревом. Пламя перекинулось и на бамбуковую стену, ограждавшую дом с тыла, и могло по цепи загоравшихся сигнально шестов и впрямь добраться до основных зданий санатория. Марат обежал по дуге полыхавшую факелом избушку, беспокойно оглядываясь в поисках Глухого, и наконец увидел нескладную фигуру садовника на одной из скамеек парка, в укромном месте. Герман начисто лишился шевелюры, прихваченной огнем, на нём были только старенькие кальсоны и майка стеклянно-зеленого цвета. Он сидел ссутулившись, опустив тощие руки, извитые канатами вен, вытянув длинные ноги с крупными коленями, и напоминал упавшего с ближайшего саговника богомола (в точности такой был нарисован на обложке подаренной Тоней брошюры).

Марат уселся на скамейку рядом с гидом, а тот сквозь шум огня и треск шифера, которых не мог услышать, стал кричать, что его спасла жена при помощи ящерки: желтопузик каким-то образом выбрался из террариума (садовник держал в загородке пресмыкающихся), прополз через него, спящего, сокращая себе путь к открытому окну, — и он вздрогнул от прикосновения вильнувшего по ноге ледяного змеистого тельца, а потом уже почувствовал близкий жар подступавшего огня. Но еще прежде, в глубоком сне, ему послышался голос жены (да-да, во сне у него хороший слух!) — она подошла к самому окну, стоит в белом подвенечном платье и зовет: «Герман, вставай, Герман, просыпайся!» Так он очнулся от навалившегося камнем сна — и выскочил в окошко, и тотчас горящая балка рухнула на кровать, подняв сноп искр, — и постель в то же мгновенье вспыхнула. Глухарь спас глухаря, ведь второе имя желтопузика — глухарь!

— А где же валюта, Герман Степанович? — задал заготовленный вопрос Марат, холодно выслушав мистическое признание и пристально вглядываясь в багровое, освещенное сполохами пожара лицо гида, на котором поблескивали слёзы, и, чтобы у Глухого не оставалось сомнений, вывел в воздухе пальцем букву S и следом вопросительный знак.

— Валюта — в мешке с ядовитыми удобрениями, на чердаке, — тотчас отозвался садовник, точно давно ждал того, кто бы его об этом спросил, и указал на горящий дом. — Откуда вам известно про валюту, друг магнолий?

Марат вздрогнул и, нащупав в кармане нож, брякнул:

— Скорее я друг народа.

— Да-да, я знаю: хорошее имя, — как-то расслышал Глухой. — Одно из моих любимых. Но вы ведь также друг и защитник магнолий? Хотя, как видите, всё разрешилось ко всеобщему неудовольствию: и магнолии, и моему жилищу пришел общий конец. Так вот, друг мой, там же, на чердаке, лежал ранец, про который упоминал следователь. Я как выкопал его, так наверху и оставил, только он недавно пропал. И очень хорошо, что кто-то утащил гусениц олеандрового бражника — выходит, они спаслись, а то бы сгорели. Надеюсь, с ними всё в порядке? Пока что. Скажите, защитник магнолий: а почему бы не развернуть борьбу за продление жизни эфемерид?