Вероника Кунгурцева - Киномеханика

— А где хозяйка?

— Да нет тут никакой хозяйки.

— Но я же вчера разговаривал с ней. Такая приятная женщина — худощавая, короткая стрижка, волосы завиты, с левой стороны родинка на щеке, — она и назначила мне встречу. Дело в том, что я задолжал Захару Трофимовичу и собираюсь вернуть долг, это очень важно.

— Я всё понимаю, но вы же видите: дверь заперта. Сосед уехал, а никаких хозяек тут никогда не было и нет. Во всяком случае, мне об этом ничего не известно. — Женщина поджала губы. — Он и отдыхающих не держал. Если и навещали его подруги, то редко, и разве что на вечер, не дольше. Не было тут никаких хозяек, — заключила еще раз соседка, а пудель, до тех пор только скаливший мелкие острые зубки (в горле перекатывалось сдерживаемое рычание), принялся желчно облаивать Марата.

— В таком случае Захар Трофимович вам, как ближайшей соседке, наверняка оставил свой новый адрес. Если он надолго уехал. Или не надолго? Ведь именно вам он сообщил, что уезжает. Куда он собирался ехать? Не на Дальний ли Восток? Может быть, к Охотскому морю? Куда? — перекрикивая злобный лай собачонки, забрасывал соседку вопросами, которые не давали ему покоя, совсем уже раскрывшийся Марат.

— Об этом мне ничего не известно. И адреса он не оставил. И на какое время едет, не знаю я! — открикивалась соседка, которая уже спускалась по цементным ступенькам, собираясь выйти из подъезда. Марату пришлось следовать за ней. Шавка через плечо хозяйки продолжала его облаивать; особенно пуделька расстраивали ботинки, которые он держал в руках вместо того, чтобы надеть на ноги, — может быть, пес принимал их за соплеменников, пару черных пуделей, которые издевательски молчат, поджав хвосты-шнурки.

— Но всё же: куда Фирсов направился? Не мог же он бросить квартиру на произвол судьбы. Наверное, поручил кому-то делать коммунальные платежи? С кем из жильцов он дружил? — в отчаянии допытывался Марат.

— А вот этого не знаю. Ничего я не знаю, молодой человек, мне не докладывались! И ни с кем он не дружил. Мы с Фиделькой пойдем делать моцион, да и мацони надо заодно купить — прощайте.

Сопроводив соседку с пуделем, которого она не ставила на землю — видимо, опасаясь, что тот набросится на владельца провокационных ботинок, — Марат в конце концов свернул в сторону кинотеатра.

Но ответы соседки ни в чём его не убедили — ведь и она могла состоять в заговоре. «Не верь, не бойся, не проси, — поучал старший узник Петрик. — И — не беги». Нет, бежать Марат не собирался, это другие бежали. И верить соседке он тоже до конца не мог. Что тогда?.. Что всё это значит? Означает ли это, что его раскрыли? И прячутся за шторами, дрожат, опасаясь, что придется ответ держать за иск? Или же Фирсов в самом деле бежал, причем, скорее всего, вместе с Селёдкой, и тогда они — соучастники преступления. Старый сиделец Петрик составил Марату блестящую обвинительную речь, чтобы притянуть истца к ответу. И вот ему некому зачитать ее. Сколько раз он произносил про себя классическую начальную фразу: «Было ли дано обвиняемому последнее, хотя бы отложенное, слово, если на суде по физическому состоянию здоровья он не мог его произнести». (Про слёзы и крики тут не уточнялось.) Впрочем, так начинались все обвинительные приговоры.

Марату очень хотелось грязно выругаться, похерив скаредную словоосторожность конюха-кержака, пытавшегося задобрить действительность, забить на наставления старого сидельца, старшего узника, инструктора Петрика, наплевать на все опытным путем добытые сведения о мире за стенами Учреждения. Марат держался из последних сил.

Он остановился возле автомата с газировкой, дожидаясь своей очереди. Какой-то мужчина в шляпе, точно сито пронизанной мельчайшими сквозными дырочками, бросил монетку в отверстие на уровне плеча, но воды не дождался, и теперь, точно боксер-неудачник, молотил кулаком по торсу металлического врага, добиваясь, чтобы стакан наполнился. Конечно, Марат, как и все люди, пил газводу при наличии монет. Но он не стал бы ради этого подвергать себя риску, стуча по автомату или отнимая деньги. Даже сейчас. Внезапно кто-то тронул его сзади за плечо. Марат резко обернулся: это был Стерх, одетый в черную щегольскую рубашку — концы воротника висели, точно уши давешнего пуделя, — и в темные брюки-клеш. Он направлялся, по его словам, на поминки Адика (на похороны не успел в связи с последними событиями — пришлось выступить в качестве понятого вместе с теткой). На недоумение Марата художник отвечал, что рембригада, пришедшая поутру натягивать новый экран на раму, обнаружила под лесами, за прежним не-демонтированным экраном, пропавшего контролера. Раиса свернула себе шею, упав с большой высоты, — тело уже остыло. То есть она, пожилая женщина, полезла на леса, когда ей сына вот-вот хоронить, — на каблуках полезла и рухнула оттуда. Или ее столкнули. Третье убийство, представляешь? Нет, они тут как хотят, а он завтра же поедет за билетом — пора валить на Север с этого весёленького курорта!