Владимир Шаров - Царство Агамемнона

Переплетя свои голоса, они в унисон всё взывают и взывают, но сколько их, этих голосов, должно быть, то есть когда они будут услышаны – вопрос вопросов. У физиков есть такое понятие “критическая масса”, здесь она тоже есть, но какая она, пока никому не известно. В любом случае, – продолжает отец, – и тут следует новый сметонинский парадокс: “Своими собственными руками убивая праведников, плодя и плодя новых мучеников, мы не просто готовим конец сатане, мы сами себя спасаем. Это несомненно. Тут и спорить не о чем”».

«Потому что из слов вашего отца, – говорил Кошелев, – ясно следует, что пусть невинно убиенные и уходят, лежат где-то во рвах или на кладбищах возле больших и малых зон в тундре, на болоте – колышек с перекладиной и номер, – но народ, будто он есть чаша, капля за каплей собирает их святость, и уже скоро, совсем скоро, ничего не расплескав, до краев себя наполнит.

Дальше еще один вопрос: у нас на зоне сидит старый зэк, один из шахтинцев, маркшейдер, конструктор горных машин, правда, не из видных. Оттого ему повезло: отделался всего десятью годами. И вот он всё волнуется, зачем нужны открытые показательные процессы, ведь куда дешевле шерстить народ, удалять репьи да колючки, сдирать лишаи, паршу и коросту обыкновенными “тройками”? Нас этот вопрос не очень волнует, трем четвертям моих знакомцев приговор вынесла как раз “тройка”, другим ОСО, и мы уже имели случай узнать у вашего отца, что он о таком суде думает.

И он отвечал, объяснял, правда, мельком и без подробностей, говорил, что и ОСО, и “тройка” – самый что ни на есть точный прообраз Страшного суда, значит, те, кто через них прошел, могут ничего не бояться – хуже не будет. А вот с шахтинцем ваш отец разговаривает особенно ласково, растолковывая суть и назначение открытых процессов, старается не упустить ни детали.

Если раньше, говоря о тех из убитых, кому повезло избегнуть мук Страшного суда, он вспоминал сметонинскую работу “Опричное право при Иване Грозном”, а когда говорил, что Христос от нас ушел, то это потому, что весь мир со всеми своими причиндалами добровольно лег под сатану – статью того же Сметонина “Божественное и гражданское право в делах о староверческой ереси”, то сейчас приходит время третьей сметонинской работы, то есть “Правосознания русской общины”.

Поначалу нам, то есть и шахтинцу, и остальным, повторяется, что хаос и разруха хуже террора и хуже даже самой что ни на есть сатанинской власти. В Китае во время крестьянских войн население уменьшалось раз в десять, а это уже не каждый десятый – девять из десяти. Оттого всякий, кто прошел через показательные процессы, должен знать, что своими страданиями, если карта легла плохо – и жизнью, он засвидетельствовал, что власть в СССР крепка, непоколебима. Врагам, изменникам не на что надеяться, она выдержит любой удар, преодолеет любые трудности. Конечно, расслабляться не след, вреда от злопыхателей немало, из-за тех палок в колеса, что вставляют нам саботажники, мы до сих пор и не добрались до коммунизма. Но власть бдит, в итоге берет и будет брать вверх над супостатами.

В общем, мы можем спать спокойно, ничего не бояться. То есть, говорил шахтинцу ваш отец, любой инженер, который после показательного процесса получает пулю, должен знать, что всё не зря, больше того, всё правильно, своей смертью он сослужил родине лучшую службу, чем самый изобретательный, самый титулованный из его коллег. Потому что его судьба так запугает врагов новой советской общины, нашего советского мира, что они станут обходить нас за километр. А сколько их, недругов, процессы и вовсе образумят, заставят вообще отказаться от диверсий и вредительства. Но даже не это в открытых показательных процессах главное.

“А что же?” – спрашивает шахтинец, следом вразнобой и мы.

После некоторой паузы ваш отец отвечает: “Даже во времена антихриста, когда сделались безблагодатны все таинства, в числе их и таинство исповеди, необходимо любыми средствами сохранить, сберечь в народе память, что человек не может уйти – иначе душе не успокоиться, – не покаявшись перед народом. Не испросив прощения за всё плохое, что он совершил в этой жизни. То есть он должен открыться в своих грехах, покаяться перед «миром», после чего кротко ждать назначенной ему участи”.

Шахтинец : “Но ведь ни я, ни другие, кто проходил по моему делу, не совершали ничего, в чем нас заставляли покаяться, – мы не заваливали лавы пустой породой и не затопляли водой угольные горизонты, не убивали шахтеров, устраивая взрывы метана, и не ломали шахтное оборудование”.