Владимир Шаров - Царство Агамемнона

Жестовский : “Я и сам об этом думал, и барона спрашивал, но он уклонялся, говорил, что вот как бывает: полюбил мальчика как родного, а когда угодил в него копьем – потерял голову, бросился в лес, а куда, зачем, и сейчас не может сказать. А почему своих баб не спрашивал, жив Сашка или нет, да потому что так и так всё было кончено, мальчик или им убит, или им же, Троттом, предан. Их с Сашкой союз неблагословен, а остальное никому не важно.

В общем-то он не избегал разговоров о Заславле, – говорил Жестовский. – В другой раз объяснял мне, что да, заславцев в лесу встречал. Как видел – пугался, что сдадут, но никто не донес; может, потому, что к нему на мануфактуре хорошо относились. В любом случае полиция его не искала.

А потом, – говорил Жестовский, – я уехал в Крым, искал там Лидию, а когда вернулся, якутка рассказала, что, пока меня не было, приезжала какая- то Варенька, назвалась Троттовой женой, но его не нашла: барон тогда был в Петрограде. Поехать туда денег у нее уже не было. Три дня прожила Варенька у нас в Протопоповском, нарассказала много разного, чего ни я, ни жена не знали.

Эта женщина – якутка говорила, что она по-прежнему была очень хороша собой, только до последней степени измождена, – сказала, что была барону не домоправительницей, обыкновенной женой, правда, невенчаной, и Сашка – прямой Троттов сын: она его зачала еще в Омске, родила уже в Заславле.

Но хоть они и не венчались в церкви, барон очень ее любил, и сына от нее тоже любил, относился к нему как к родному; беда в том, что Тротт слишком много о себе понимал: вроде, человек как человек – рисует, дает уроки физкультуры, детишки его обожают, а потом вдруг скажет такое, что только Сын Божий и может о Себе сказать. А если это вычесть, всем хорош – ласков, внимателен и любовник замечательный.

«Барон, – рассказывала она якутке, – был убежден, не раз говорил, что не просто так коптит небо, у Высшей силы на него большие надежды, а после этой истории понял, что неблагословен». – То есть через нее барон, конечно, знал, что, слава богу, Сашка остался жив, даже не был серьезно ранен. В последний момент успел повернуться боком, и копье ударилось в бедро не наконечником, а древком, затем ушло в землю. Оттого полиция Тротта и не искала.

Заимку веком раньше срубил какой-то лесной старец, заславские бабы ее хорошо знали, когда собирали грибы, останавливались здесь на привал. Еду, как и остальное, вплоть до рулонов обоев, поначалу таскала Тротту она, Варя.

«А когда, – сказала Варенька, – я стала водить к нему барышень, то, чем он покрывал свои рулоны обоев, сделалось совершенно непристойным. Некоторых из его петербургских приятельниц, – рассказывала мать Сашки, – я знала и раньше. Все они очень хвалили барона, даже о ядовитости его семени отзывались с умилением.

Поначалу они и приезжали, – продолжала Варенька, – а потом, как не знаю, но слышала, что в столице образовалась целая очередь из желающих приехать к нам в Заславль. Старых троттовских знакомых, – говорила мать Сашки, – в ней не было. Новым пассиям барона как раз во что бы то ни стало надо было забеременнеть.

Первой была – от нее, – говорила Варенька, – я и узнала про очередь, – молоденькая и очень хорошенькая брюнетка. Ее муж умирал в психиатрической больнице, родственники же так составили завещание, что, умри он бездетным, ей не досталось бы и на хлеб. Я отвела ее к Тротту, дальше всё заработало как часы.

Каждая барышня в этой очереди получала по три недели жизни с Троттом: она в срок приезжала в Заславль и тихо в срок возвращалась назад в Петербург. Среди них были красивые и не очень, молодые и уже начавшие увядать, барон никому не отказывал, – говорила мать Сашки, – и, насколько я знаю, никогда не киксовал – все возвращались в Петербург с начинкой.

В Заславле его пассии проводили несколько часов, – продолжала Варенька: – в двух продуктовых лавках закупали необходимые на месяц припасы, и еще в одной, где торговали москательными товарами, краски и обязательные три рулона обоев. Следом, наняв кого-нибудь носильщиком, я отводила их к Тротту.

Как и прежние его приятельницы, все они, возвращаясь, отзывались о бароне с немалым уважением, – продолжала Варенька, – хотя некоторым вещам удивлялись. Так, Тротт никогда не интересовался петербургскими новостями, вообще тем, как идет жизнь в мире. Не спрашивал и о Заславле. Последнее понятно. Про Заславль они и сами мало что знали.

Распорядок дня в заимке был прост. Постелью служил настил из разрубленных пополам колод старой ели. На него в два слоя клались полотняные матрасы, барон приносил сена, и приехавшая дама, постирав наматрасники, собственноручно их набивала. Это правило соблюдалось строго. Как и другое – ложились на закате и вставали с рассветом.