Эдуард Лимонов - Свежеотбывшие на тот свет

Хрущёвский наскок на него самого на выставке в Манеже был для него как крещение, как второе рождение, причём важнее первого. Хрущёв на выставке назвал его скульптуры «дегенеративным искусством» и задал Эрнсту злой вопрос: «Почему ты так искажаешь лица советских людей?» Эрнст Неизвестный зла не удержал, и когда семья Хрущёва обратилась после смерти Никиты, Никитки, «Хруща» к Неизвестному с предложением сделать отцу памятник, Неизвестный охотно согласился. И памятник был сооружён и до сих пор стоит над могилой Хрущёва на Новодевичьем кладбище. Из кусков чёрного и белого мрамора.

Я, кстати, так случилось, присутствовал при встрече Неизвестного с сыном Никиты Хрущёва – Сергеем. Точнее, я не присутствовал. Эрнст выставил нас, я был с кем-то, оповещённый по телефону, что к нему идёт Сергей Хрущёв, но мы остались во дворе из любопытства. Хрущёв-младший пришёл в колхозном картузе и дикого вида непромокабле, как сказал бы писатель Лесков. Был он похож на запоздавшего по времени председателя колхоза, на такую дубину стоеросовую. Но это было до смерти Хрущёва-старшего, возможно, в 1969-м или 1970 году.

К тому времени я уже успел сшить Эрнсту джинсы из брезента, и он покупал у меня, это стало традицией, сразу несколько моих самиздатовских сборников стихов. Покупал, чтобы потом дарить приходящим к нему всяким важным шишкам. Не уверен, что он дарил мои сборники семье Хрущёвых, а там, чёрт его знает, может, и дарил.

И совсем молодым я воспринимал Неизвестного скорее как наивного скульптора, ведь существовали наивные художники. Самый известный – таможенник Руссо. Вот и Эрнст был нигде не учившимся таким грубоватым завиральным скульптурным сапогом. Ясно, что чистоты Джакометти или Мура от него ожидать трудно. Его скульптуры насквозь литературны, и я бы сказал – беспомощно примитивны. С 1956 года он стал создавать «Древо жизни» – может быть, в подражание «Божественной комедии» Данте. Никакой особой философии кроме гигантомании я в его этой скульптурной дури не обнаружил. Уже после его смерти, прочитав в его воспоминаниях, что Эрнст начинал вместе со скульптором Церетели, я понял с удовольствием, что у них общее пошлое понимание скульптуры как уподобление человека машине и глыбам камня. Доморощенное искусство этих двух – Неизвестного и Церетели – соседствовало в Москве с ещё более механистичными творениями скульпторов Сидура и Янкилевского.

«Доморощенное искусство» – доморощенные скульптуры – крайне неуклюжи, и само видение этих людей ущербно.

Последние десятилетия жизни Неизвестный провёл в Соединённых Штатах Америки. Я на правах старинного знакомого побывал у него в мастерской на Lower East Side несколько раз. Один раз с вдребезги пьяной чужой женой. Впоследствии, живя на другом континенте, в Европе, я потерял его из виду.

Не думаю, чтобы он был удовлетворён тем местом в искусстве, которое он занял по приезде в Америку. Он, я думаю, понимал, что потерпел жизненную и творческую неудачу. Ностальгией по прошлой советской системе, где он был допущен в круг номенклатуры, дышат его воспоминания, где былинные советские чиновники на равных существуют рядом с ним.

Написав всё это, я внезапно нашёл сравнительно молодой свой дневник, где обнаружилась запись от 10 августа 2016 года.

Привожу её тут, она, кажется, свежее повествует о смерти и жизни Эрнста Неизвестного.

«Утром получил от Шаталова известие, что умер Эрнст Неизвестный. В возрасте 91 года. Он родился в 1925 году в Екатеринбурге.

Помню, как он выгнал нас из мастерской на Сретенке, то ли 1968-й это был год, около этого, потому что к нему должен был прийти Сергей Хрущёв. Мы (я, кажется, был с Бахчаняном) сели во дворе, чтобы увидеть младшего Хрущёва. Тот прошёл мимо нас с лицом коровьего вымени, в допотопном уже в те времена картузе (сейчас сказали бы в «жириновке»), в таких ходили председатели колхозов, да и то в фильмах.

Эрнст воевал, и у него было особенное ранение, в спине такая загадочная дыра, уходящая в темноту тела, почему-то она не заросла вровень с поверхностью тела.

В Нью-Йорке у него была мастерская, где-то в центре квартала художников. Однажды мне кто-то (или он сам) дал ключи от его мастерской, и я там, что называется, “пялил” чужую жену Н. всяческими извращёнными способами, а она только плакала, стонала и блевала. Всю ночь “пялил”».

Особого таланта у Эрнста не было. Скульптор он был, на мой взгляд, провинциальный. Я думаю, он зря уехал из России. Там, в Штатах, он затерялся.