Жужа Тури - Под одной крышей

— Иди-иди, чего глазеешь по сторонам.

— Я не глазею.

И они скрылись за углом, где ограда круто поворачивала, а Мари зашагала прямо по щебню. Двухэтажное здание, несмотря на выбитые кое-где стекла в окнах, на осыпавшуюся штукатурку, снаружи производило впечатление обитаемого. Во дворе громоздились развалины одноэтажного каменного строения, там же валялась на земле измятая, продырявленная вывеска с надписью «Контора». На обрывках бланков, втоптанных в щебень, можно было прочесть: «Хлопчатобумажные ткани. Братья Шумахеры»; повсюду разбросаны были переплеты толстых конторских книг, счета, бланки заказов, растерзанные, словно на фабрике хозяйничали сбежавшие из сумасшедшего дома душевнобольные, сиденья стульев, ящики из письменных столов, пишущие машинки без клавишей; в кучу была свалена тара, а позади агрегатов и машин виднелся небольшой деревянный сарай с одним оконцем, на сколоченных из брусьев дверях было выведено мелом: «Фабком».

Мари постучалась и, не услышав ответа, вошла. В сарае находились двое мужчин; один из них, похожий на чиновника, в сером костюме и шляпе, раскачивался на стуле перед письменным столом: правой рукой он опирался на край стола, а левой каждый раз, когда стул откидывался назад, с силой хлопал по лежавшим на столе бумагам. Другой — в темно-синем комбинезоне и натянутом поверх него джемпере, — прислонившись к стене у самого окошка, курил и слушал человека, ритмично ударявшего ладонью по бумагам.

— Здравствуйте, — поздоровалась Мари и остановилась в дверях.

— Да, — рассеянно кивнул мужчина в сером костюме, и занесенная для удара левая рука его на мгновение застыла в воздухе, — сейчас, одну минуту. — Затем он громко хлопнул по бумагам и продолжал: — Неделю назад они вели себя тихо и смирно, а теперь начинают вставлять палки в колеса. Уверяю вас, виноват этот подлец Робоз…

Второй мужчина махнул рукой.

— Он не осмелится. Даже сунуться сюда не посмеет.

— Черта с два! Неужто у вас сложилось о нем такое представление? Он, видите ли, не привык ходить пешком. Вы думаете, господин директор Робоз станет вам ходить от Итальянской аллеи до Андялфёльда пешком? На своих двоих? Не надейтесь! — Он внезапно перевел взгляд на Мари. — Опять что-нибудь стряслось?

— Нет, — произнесла Мари робко и совсем смутилась, — я хотела спросить… то есть поступить на работу…

— Ах, вот в чем дело, а я подумал было, что опять женщины поссорились. Вы работали на текстильной фабрике? — Он вдруг засмеялся. — Какая там, к черту, текстильная фабрика… Расчищаем территорию. Не надорветесь? Впрочем, переговорите с товарищем Галлом, мне в город пора.

Петер Галл, старший мастер ткацкого цеха фабрики акционерного общества «Братья Шумахеры», после нескольких вопросов кивнул, достал из кармана блокнот и на исписанной, замусоленной странице в клеточку записал карандашом фамилию Мари. Затем подвел ее к груде кирпича во дворе и объяснил, что ей надо делать.

— Целые кирпичи носите вон туда, к ограде, а за битыми будут приходить женщины с носилками, а то они ворчат, что работа подвигается медленно, когда им самим приходится отбирать. — С этими словами он оставил Мари.

Собственно, следовало бы спросить, как долго длится рабочий день, сколько будут платить, сказать, что лучше она завтра выйдет на работу, а то испортит единственный костюм, но она уже разбирала кирпичи, отдельно целые, отдельно битые, затем обхватила руками уложенные друг на друга восемь целых кирпичей и направилась к каменной ограде. До чего же она, право, жалкое создание, слабое и духом и телом. Теряется перед каждым, будь то Малика или товарищ Галл, любой сразу видит, что имеет дело с ничтожеством. Как же это получается у других, у тех, кто ведет себя с достоинством, спокойно говорит о своих нуждах, не краснеет как рак, не теряется. Должно быть, посторонним она кажется смешной.

Подошли женщины с носилками. Мари остановилась, улыбнулась.

— Приняли, — сообщила она той, которая была позади и показалась ей приветливее передней. — Вот разбирать велели…

— Старайтесь, — хмуро ответила передняя, пожилая худая женщина; в морщины на ее лице глубоко въелась красная кирпичная пыль. — Пошли, Юли, какого черта тут стоять.

— Сейчас пойдем. Поясницу ломит, а вы все подгоняете.

И они направились с носилками к груде кирпича. Старшая сняла с головы платок, вытерла обратной стороной вспотевшее лицо, затем снова повязала; младшая, Юли, достала из кармана фартука сморщенное яблоко и принялась грызть его. Мари снова нагнулась и молча принялась разбирать кирпичи.