Жужа Тури - Под одной крышей

Она затихла, затем снова заплакала, запричитала, грудь ее сотрясалась над столом, глаза бегали из стороны в сторону, полные невыразимого горя.

— Сестра взяла их к себе. Если бы они попали в гетто, я бы давно уже знала об этом. Видимо, их угнали куда-то. Пешком, в октябре. Но куда? Видите, Маришка, мне это до сих пор не удалось узнать, да и другим тоже. Где я только не была! Говорят, подождите, многих угнали, сотни тысяч. Газеты пестрят объявлениями о разыскиваемых, есть специальный отдел: «Кто о ком знает», с каждым днем публикуется все больше фамилий. Так я и в редакциях побывала, вы не читали в «Сабадшаг» о том, что некая Кауфман ищет своего мужа Андора и детей…

Мари тоже плакала, шмыгала носом, щемящая жалость сдавила ей грудь. Женщина перегнулась через стол, зашептала:

— Скажите на милость, зачем я-то осталась жива? Две комнаты заняли жильцы, я уже не хозяйка в собственной квартире. Но не думайте, я не жалею. Глядя на меня, наверно, не поверите, но я почти ничего не ем, вот что стало со мной. Теперь я убедилась, что жила для них, и заготавливала варенье, и наказывала прислуге приготовить вкусный обед — все для них, разве мне одной это надо было?.. Меня и мастерская поэтому интересовала… Вы пришли насчет работы?

Мари замялась: нет, не совсем, просто узнать, как живет господин Кауфман, вы все…

— Значит, вы все-таки вспомнили о нас… хоть работы и нет сейчас, адрес свой все же оставьте. Вы хорошей были работницей. Какое приличное на вас пальто, — сказала она, продолжая плакать, и тон ее вдруг снова стал прежним, — вы не прогадали тогда, я недорого взяла за него. Муж говорил, что почти даром. Тут один человек рассказывал — он видел, как их угоняли, — что он шел в одних носках, так как стер ногу. В носках, пешком шел Андор Кауфман, и не нашлось никого, кто бы замолвил за него словечко. А вы где были тогда, почему не заступились, просто не укладывается в голове! Неужели стояли и равнодушно смотрели на ни в чем не повинных людей? Отвечайте, Маришка!

Она снова застучала по столу, вся заколыхалась на стуле и даже не заметила, как Мари встала, в мучительном смятении потопталась на месте, не зная, что сказать, затем попрощалась и тихонько прикрыла за собой дверь.

«Да, забыла оставить свой адрес, — вспомнила Мари уже на лестнице. — Впрочем, работу здесь скоро получить не удастся». Она прислонилась к стене, глубоко вздохнула и быстро побежала вниз.

— Ну, разыскали? — кивнула в сторону четвертого этажа дворничиха, выпятив вперед подбородок.

— Да, спасибо.

— Она все плачет, а?

Мари не ответила, вышла за ворота. На улице Вишшелени по-прежнему стояла странная тишина, словно, кроме Кауфманов, здесь никто не жил. Она шла незнакомыми переулками напрямик к проспекту Андрашши, надеясь, что хоть там не будет такого удручающего зрелища, а у Базилики свернет на улицу Надор.

«Как же это я не подумала о Сабо, о прачечной! Вот и улица Рожа…» Номер дома она забыла. Прошла по левой стороне, затем перешла на противоположный тротуар. Вот бакалейная лавка, приказчик в белом халате перед закрытием стоял обычно возле двери: «Красавица, не зайдете ли что-нибудь купить?» — спрашивал он у нее. Стало быть, здесь была прачечная Сабо, а теперь — груды кирпича. Даже не верится, что над ними еще так недавно возвышалось трехэтажное здание, рядом с воротами — приемный пункт, где жена Сабо принимала заказы, возле него — пропитанная запахом краски и испарений прачечная с постоянно открытыми окнами, и на плите накалялись утюги, в кастрюле варился суп из кубиков.

Дверь лавки была открыта, в витрине без стекла лежали кочаны капусты и проросшая, вялая картошка. Мари вошла, у сидевшей на бочке женщины она справилась о Сабо.

— Сабо, прачечник? Эй, Михай! — крикнула женщина, обернувшись в сторону темного помещения в глубине. — Ты, кажется, что-то слышал о Сабо, они живы?

Откуда-то издалека мужчина ответил басом:

— Черт их знает, кажется, они живут сейчас в Эрде. Он тоже был нилашистом, этот Сабо.

После его слов женщина уже враждебно взглянула на Мари, а та покраснела, смутилась. Просто удивительно: всюду ее в чем-то обвиняют, только что жена Кауфмана, а теперь восседающая на бочке жена бакалейщика.

— Не думаю, чтобы он был нилашистом, — робко возразила она, — я ведь работала у него и знала бы…

— Теперь все так говорят. Если верить вам, то выходит, что во всем Будапеште было всего два нилашиста — Салаши да Берегффи. — Она махнула рукой и, отвернувшись, спросила в темноту: — Ну так что там с солью, Михай?