Жужа Тури - Под одной крышей

Он вернулся на террасу, а барон зашагал к калитке. Словно густой туман окутал шоссе, резь в глазу усилилась и перешла на другой глаз. Нетвердо шагая, он дошел до железной ограды, и тут пелена с его затуманенных глаз спала. Двое малышей все еще ползали под опрокинутым столом, скорей всего, играли в поезд. Из-за дома показалась грузная фигура старухи Карикаш. Переваливаясь с боку на бок, она шла ему навстречу и елейным, режущим слух голосом говорила:

— Целую руки, целую руки… Я сразу поняла, что приехали ваше сиятельство, а эти пострелята ведь никогда не скажут, хоть я была совсем рядом, старика своего будила — уснул на солнышке возле часовни…

Барон шагал впереди, позади него, переваливаясь как утка, шла старуха и не переставала говорить. До сознания барона доходил смысл лишь отдельных слов, но постепенно, прислушавшись к ее болтовне, он уловил смысл целых фраз:

— С ее сиятельством не встретились? Она недавно уехала на машине.

Эгон Вайтаи остановился и, не поворачиваясь, через плечо хрипло спросил:

— Моя жена?

— Она, она, ее сиятельство. Говорю же, приезжала на машине, разговаривала с моим стариком, и, как дети рассказывают, у перекрестка ее ждала «старая-престарая машина»…

За бароном закрылась узкая дверь в комнату. Он заглянул в «апартаменты» жены, осмотрел бывшую посудную. По всей вероятности, Амелия не заходила сюда, так как нигде не было видно разбросанных вещей, полуопустошенных чемоданов и объедков, да и запаха духов не чувствовалось в затхлом воздухе комнаты. Барон вышел и направился к саду за домом, откуда дорожка вела вниз, к часовне. Он поморщился, застав там, помимо старого Карикаша, еще двух крестьян.

— Карикаш!

Старик неторопливо поднялся.

— Мое почтение, господин барон. — На его изможденное лицо прилипла наискось травинка, крохотные глазки сонно моргали.

— Моя жена была здесь?

— Была недавно, еще и часу не прошло, как уехала, а может, и два уже минуло…

— В часовню заходила?

— Заходила.

— Зачем? — вырвалось у барона, хотя он точно знал, что привело ее сюда, щека его нервно дернулась.

— Наверно, помолиться, я не ходил с ней, проснулся, когда там что-то грохнуло…

Крестьяне засмеялись. Иштван Карикаш, старый кучер, доставлявший на подводе продовольствие на улицу Надор для супругов Вайтаи, тоже засмеялся, громко, раскатисто. По косогору спускалась, покачиваясь, старуха, следом за ней шла какая-то женщина в платке, робко, но с интересом озиравшаяся по сторонам…

Барон толкнул тяжелые резные дубовые двери часовни, остановился на пороге. Аналой перевернут и лежит на лестнице, словно кто-то глумился над священной реликвией. В стене зияет отверстие, на полу валяются кирпичи, куски штукатурки, инструменты.

В саду тем временем собиралось все больше зевак. Сбившись в кучу, они перешептывались, посмеивались.

Опять непорядок, недосмотр; он бросился ему в глаза в связи… с чем же?.. Ах да, он даже собирался сказать… там опрокинут стол!.. Он остановился на некотором расстоянии от кучки людей, властно и холодно сказал:

— Это не общественный парк, Карикаш. Устраивайте свои сходки в корчме.

Один из крестьян, тот, что лежал на траве, даже не пошевелившись, громко и очень спокойно сказал:

— Природа принадлежит всем, наслаждаться ею имеет право каждый.

Барон отвернулся и словно на деревянных, негнущихся ногах зашагал вверх по узенькой дорожке, а позади него долго не умолкала оживленная речь, слышался веселый смех. В парке барон тяжело перевел дыхание, затем подошел к опрокинутому столу и аккуратно поставил его на место.

Дюрка со знанием дела, ловко перекинул веревку, увязал громоздившуюся на тележке мебель. Винце помогал ему, а Ласло Ковач взял на себя привычную роль советчика, как что лучше сделать. Луйза, собравшаяся в путь, стояла рядом с тележкой. В руках у нее была сумка со швабрами и половыми тряпками.

— Кажется, все, можно отправляться, — сказал Винце. — А где же Мари?

— Постой, я схожу за ней. — И Луйза поднялась на второй этаж.

Мари стояла в прихожей и, увидев сестру, в ужасе поднесла ладони к губам.

— Слушая это, сердце разрывается, — зашептала она. — Ведь разобьется до смерти, бедняжка.

— А ты не слушай! — строго сказала Луйза. — Пора уезжать, нечего торчать здесь и убиваться по собаке.

Она взяла сестру за руку и энергично потащила за собой. Уже собралась было запереть дверь квартиры, но увидела на площадке незнакомых людей — женщину, мужчину и троих детей, — нагруженных узлами и корзинами.