Жужа Тури - Под одной крышей

Они сидели на кровати, Луйза проклинала замурованное окно и того, кто придумал его замуровать.

— Черт бы их побрал, до чего напугали человека! — Она уже начала думать, что в квартире нет ни души и бог весть что случилось с Мари, ведь стоит чихнуть посильней, и весь этот дом рассыплется в прах! — Вот натерпелась я страху, — сказала она.

Но кто хорошо знаком с Луйзой, тот знает, что подобными словами она просто пытается скрыть сильное волнение. Она позволяла младшей сестре пожимать свою руку, то и дело обнимать, поглаживать плечи, хотя в любое другое время Луйза давно бы одернула сестру.

— Перестань скулить, слышишь!

Но Мари ничего не слышала, продолжая восторженно обнимать сестру, плакать и смеяться от счастья, то и дело прикрывая рукой рот, пока та наконец не рассердилась.

— Что ты все время подносишь руку ко рту? Пора бросить эту дурную привычку!

Да, у нее была такая привычка, Винце тоже не раз говорил ей об этом. Она появилась у нее давно, еще в Пецеле, сестра Кати была скорая на руку: стоило ей, Мари, чуть пикнуть, как та шлепала ее по губам. Но не до Кати сейчас! Мари торопливо рассказывала о случившемся с трюмо, с гардеробом, как рухнула стена, о ежедневных бомбежках, о стрельбе со стороны Крепости.

— А вы-то там как, много пришлось пережить, как ты перебралась через Дунай, не случилось ли чего с Лаци? — забросала она вопросами сестру.

— У нас все в порядке. Половину дома, правда, разворотило бомбой, но у нас только стекла вылетели. Вот видишь, иногда конура на первом этаже имеет кой-какие преимущества. Всю последнюю неделю я каждый день ходила к Дунаю, но там столько народу, что никак не удавалось попасть на лодку. Там хозяйничают желторотые юнцы. Рассказывают, будто они пробрались к римским баням, захватили все, что уцелело на пристани, и теперь за большие деньги перевозят людей через Дунай и даже золото требуют. Я забралась на большую рыбачью барку, в Буде вышла на берег, на меня не обратили внимания, а какого-то мужчину отвезли обратно за то, что он не заплатил за перевоз. Слышала бы ты, как он убивался, даже заплакал, бедняга. А вы что, бидонами носите воду?

— Да. Из школы на площади Кристины, с самого января.

— А у нас водопровод работает.

Эта новость очень обрадовала Мари. В ее глазах Пешт сразу предстал чуть ли не раем на земле, и ей нестерпимо захотелось попасть туда.

— Здесь говорят, что там булки продают, правда?

— За пять пенгё сколько хочешь, — ответила Луйза. — Но пять пенгё не такие уж большие деньги, и ты, Мари, не думай, что из-за них и теперь придется надрываться. Цены растут, заработка почти никакого нет, а недостатка в деньгах не чувствуется. Как это получается — не поймешь. Но ты ни на один день не останешься здесь! — вдруг категорично заявила Луйза. — Сейчас же давай собираться, чтобы к вечеру быть уже дома. Захватим с собой самое необходимое, за остальным приедем с тележкой, когда восстановят мост. Лаци поможет.

Робкие возражения Мари Луйза решительно отвергла и распорядилась: заберем постельное белье и кое-что из одежды, а также продукты.

— Продукты? Откуда они у меня?..

— Чем же ты питалась?

— Чем придется. Пряталась с двумя служанками в убежище, одна из них приносила ночью из развалин кое-что…

Луйза молча связала в узел постельное белье, платье, черную юбку, вязаный жакет, пару белья. На первое время хватит. Если правда, что с трех до четырех пропускают по мосту, то у них в запасе уйма времени.

Они сидели на кровати с узлами на коленях, как-то сразу притихнув. Первой молчание нарушила Луйза:

— Ты сильно похудела, Мари. — И тут же озабоченно спросила: — Сколько убежищ в вашем доме?

— Два. Одно для квартиросъемщиков, другое — для нас.

— Для кого именно?

— Для двух служанок и меня.

— Ты тоже квартиросъемщица.

— Так-то оно так…

Об этом она не задумывалась, и теперь ей стало неловко перед сестрой. Луйза на десять лет старше ее, ей уже тридцать пять, но на вид можно дать больше — очень уж у нее много морщин на лице. Говорит она властным тоном, каждое ее слово звенит в ушах. Луйза человек справедливый. И если встретится с несправедливостью, строго посмотрит сверху вниз на собеседника, поскольку она высокая, гораздо выше своего мужа Лаци, и так его пристыдит, что собеседник готов сквозь землю провалиться. Вот и сейчас… Действительно, она тоже квартиросъемщица, правда подвальной квартиры, и поэтому считала, что незачем идти в другое убежище, куда ходят господа. Луйза, конечно, рассуждает иначе. «Беспокойная у тебя натура, Луйза», — часто говорил ей Лаци, и, странно, Луйза не возражала ему, а наоборот — готова была хоть целый день слушать пустую болтовню мужа, громко смеялась над его глупыми остротами и ни в чем ему не перечила. Но только своему Лаци. На улице же, стоит кому-то повздорить, как она уже расталкивает локтями зевак, утихомиривает скандалистов и не успокаивается до тех пор, пока не восторжествует справедливость. В трамвае тоже, если кондуктор и пассажир начинают пререкаться, Луйза обязательно вмешается, взяв под защиту того, кто, по ее мнению, прав. Сколько раз ей приходилось выслушивать оскорбления! Она, Мари, никогда не забудет эти постыдные сцены. Если бы ее, а не Луйзу так поносили, ей было бы во сто раз легче.