Виктор Эмский - Без тринадцати 13, или Тоска по Тюхину

Разве что воспоминания…

Вон там, на Таврической, жила «пионерзажатая» Ляхина, по прозвищу Ираида-с-титьками. Это ведь из-за нее, Кастрюли, я впервые в жизни «стыкнулся». И с кем — с Рустемом Гайнутдиновым!..

А на этой вот ступенечке гастронома, на второй снизу, помер, прикорнув к стене, тетисимин дядя Леня. Помер, как заснул, с двумя бутылочками «спотыкача» в авоське…

А здесь, на повороте у Смольного, я соскочил однажды с задней площадки трамвая N 5. Этак лихо и тоже — впервые в жизни, только почему-то против движения. И Город, уже любимый, но не ставший еще родным, послевоенный мой Ленинград раз пять перекувырнулся, и только чудо спасло меня. «Да те че, пацан, жить надоело? — гладя меня по голове, говорил вовремя ударивший по тормозам шофер полуторки. — Кто же так прыгает?! Прыгать надо всегда вперед, по ходу!..»

. . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Вперед, эх по ходу — вперед! С постепенным отставанием от несущейся в бездну колесницы Джагарнаута!..

. . . . . . . . . . . . . . . . . . .

…Господи! Я ведь, едва меня выпустили, кинулся к первому же телефону-автомату. Поплотнее прикрыл за собой двери и, озираясь, набрал свой домашний номер.

Аппарат был новехонький, никелированный, с прорезью под 25 центов и с кнопочным набором.

Сработало без монеты. Внутри коробки дилинькнуло, пошли гудки вызова, раздался щелчок… И чей-то пугающе чужой служивый голос ответил:

— Дежурный по куфне прапорщык Мандула слухаеть!

Я бросил трубку.

Потом еще раза три я подкрадывался к этому испорченному автомату. Я набирал номера редакций, знакомых, давних любовниц, звонил на старую, пропади она пропадом службу, и везде, даже по 09 и 01, мое прошлое отвечало мне жлобским голосом этого странного Мандулы: «Шо?! Хто там?..».

Вспоминается еще раннее июньское утро у Елисеевского, когда в разбитой зеркальной витрине я встретился взглядом с лагерным доходягой, беззубым, поросшим трехнедельной седой щетиной. Я вгляделся и сердце мое болезненно сжалось — Господи, это кто? Неужто я?! Но даже в этот миг я все-таки нашел в себе силы не зажмуриться, прошептать тому совершенно непохожему на меня бомжу: «Только спокойно, Витюша! Без паники!..».

Помню, как по-детски изумился, когда с летней улицы Воинова свернул на улицу Дзержинского и вдруг поскользнулся на не посыпанном солью, заледенелом тротуаре и, непонятно как устояв на ногах, выразился, как было принято у нас во взводе выражаться в непосредственной близости от не терпевшего мата старшины Сундукова:

— Та-ти-ти-та!

И тотчас же из подворотни выбежал патруль. Красномордый, одышливый квази-маршал караульных войск сунул нос в мой идиотский паспорт и чуть не поперхнулся: «Кха-ак?!». Прохаркавшись, он зачем-то посмотрел на свет теперь уже не помню какую страницу и неожиданно сменил гнев на милость, подобрав пузо, щелкнул каблуками, козырнул!.. И я пошел себе дальше, опять никому на том свете ненужный, и даже, казалось бы, свободный…

Кажется, именно в тот день я, все-таки не выдержав, подошел к газетному стенду. Увы, увы — предчувствие и на этот раз не подвело меня! Первое же на что наткнулись проклятые глаза было приговором выездной сессии Военной коллегии Верховного суда. Все по тому же, по «ленинградскому делу». И даже мера наказания была все та же — высшая…

На всякий случай оглянувшись, я плюнул чем-то красненьким в усатую морду на первой странице и, беззаботно насвистывая Дунаевского, продолжил путь.

И вот, прошагав какое-то совершенно несущественное расстояние, ну, скажем, метров тринадцать, я свернул за угол и оказался вдруг… на улице Восстания. Да-да, не на улице Гоголя, как должно было случиться по нашей, земной логике, а вот именно что — на Невском проспекте, точнее на углу бывшей улицы Знаменской и все того же, с детства мною нелюбимого проспекта 25-го Октября.

И опять повалил розовый такой невзаправдаший снег.

Хорошо помню, как я подставил ладонь и снежинки все падали, падали на нее, падали и не таяли, елки зеленые…

Господи, стоит только глаза закрыть, — и все как наяву!.. И аккуратно располовиненный космическим лазером торт станции метро «Площадь Восстания», и Московский, с заколоченными крест-накрест дверьми, вокзал, и баррикада поперек Лиговки… А у памятника Александру III — в просторечьи «комода» — нацеленная в небо притиворакетная установка…

…и пока я, чертыхаясь, выковыривал эту самую пулю из живота, они опять выскочили из подворотни — весь забинтованный генерал-капитан и три генералиссимуса с телефонными катушками…