Виктор Эмский - Рядовой Мы

Виктор Эмский

РЯДОВОЙ МЫ

Глава первая И еще раз о вреде курения Глава вторая Всевозможные гости, в том числе и Гипсовый Глава третья От рядового М. -- сочинителю В. Тюхину-Эмскому Глава четвертая Синклит бессонных "стариков" Глава пятая От рядового М. -- рядовому запаса Мы. Глава шестая От рядового М. -- члену редколлегии Т., лауреату премий Глава седьмая Некто в полувоенном и прочие Глава восьмая Кто следующий?.. Глава девятая От рядового М. -- свидетелю и очевидцу В. Т. Глава десятая Началось!.. Глава одиннадцатая От рядового М. -- незаурядному Тюхину Глава двенадцатая Окончание предшествующего Глава тринадцатая Черт все-таки появляется... Глава четырнадцатая Омшара (поэма) Глава пятнадцатая Подпольный горком действует Глава шестнадцатая Преображение старшины Сундукова Глава семнадцатая И разверзлись хляби небесные... Глава восемнадцатая Древо Спасения, или Беседы при ясной Земле Глава девятнадцатая Предпоследние метаморфозы Глава двадцатая Возвращение на круги своя

А мимо наши паровозы все мчатся задом-наперед!.. Дрожит щека, катятся слезы, комбат копытом оземь бьет. И ни на миг не умолкая, дудит в картонную трубу Тоска -- зеленая такая, в шинелке, со звездой во лбу. В. Т-Э. Шел осел с приклеенными крыльями рядом с другим стариком, один как Беллерофонт, другой как Пегас, оба возбуждая жалость. Апулей "Метаморфозы"

Глава первая

И еще раз о вреде курения

То ли явь, то ли мерещится: сумерки, туман. Обгорелый, в клочья изодранный, я вишу вниз головой на высоченном дереве. Внизу, в смутном круге фонарного света, задрав головы, стоят двое -- замполит батареи старший лейтенант Бдеев и ефрейтор Шпортюк, оба глубоко взволнованные, в красных нарукавных повязках. -- Нечего сказать -- ха-арош! -- светя мне в лицо фонариком, выговаривает старший лейтенант и глаза у него закачены под лоб, как у обморочного, а молодой лоб изборожден морщинами. -- Вы это что же, рядовой М., вы думаете вам и на этот раз все с рук сойдет?! Думаете -- сбежали из госпиталя, так вам все и позволено?! Так вы думаете? Р-разгильдяй!.. Где ваша пилотка?.. Где погоны?.. Почему не подшит подворотничок?.. А это что у вас там, борода?! Не-ет вы только полюбуйтесь, Шпортюк, этот висельник уже и бородой успел обзавестись!.. -- С-салага! -- шипит ефрейтор, маленький, говнистый, брившийся по слухам чуть ли не раз в месяц, да и то насухо. -- Да они, гуси, совсем обнаглели, товарищ старший лейтенант! Никакого уважения к старослужащим!.. "Это кто, это ты-то старослужащий?! Ах ты!.." -- я пытаюсь изловчиться и плюнуть ему, недомерку, в его лживый, бесстыжий рот, но ветка, на которой я каким-то чудом держусь, трещит. Я замираю. -- Ну нет! -- отступив на пару шагов, грозит мне пальцем замполит. -- Уж на этот раз вы у меня гауптвахтой не отделаетесь!.. Ишь ведь -- повадился! Когда мы его, Шпортюк, в последний раз с крыши снимали? В апреле? В марте?.. -- В феврале, товарищ старший лейтенант. Аккурат -- 23-го февраля, в день Советской Армии. -- Ха-арош!.. Эй, рядовой М., в последний раз спрашиваю: вы будете слезать или нет?.. Не слышу ответа... -- Может, дерево тряхнуть? -- предлагает гад Генка. -- Отставить!.. Дежурный по части старший лейтенант Бдеев посылает ефрейтора Шпортюка за пожарной лестницей. Удаляясь, бухают генкины сапоги. Хлопает дверь КПП. Я осторожно перевожу дух и говорю себе: "Только спокойно, Витюша, без паники..." Хотя какое уж тут к чертовой бабушке спокойствие, когда висишь вниз дурацкой своей башкой аккурат над бетонным паребриком, и ветка потрескивает, и сердце тарахтит, как движок 118-й радиостанции, и ум заходит за разум и, недоумевая, вдруг осекается: "Минуточку-минуточку!.. С крыши-то меня действительно снимали, и действительно -- 23-го февраля, только ведь было это, елкин дуб, без малого тридцать два года назад, на заре моей туманной, так сказать, юности, в армии, в незапамятном уже 1963-м году..." Рискуя вывихнуть глаза, я пытаюсь осмотреться. Слева железные с большими красными звездами ворота части, сквозь прутья решетки видна мокрая брусчатка Зелауэрштрассе -- переходящей в шоссейку улочки маленького немецкого городка В., на окраине которого имеет место быть наша особо засекреченная ракетная бригада. Я вишу лицом к штабу, но его почему-то не видно. Не просвечивает ни единого огонечка сквозь туман. Зато справа, куда побежал Шпортюк, вполне отчетливо просматриваются контуры пищеблока. На всех трех этажах горит свет, а из углового окна на втором, подперев ладошкой тройной подбородок, пялится в перевернутые небеса перевернутая кверху задом Христиночка, заведующая офицерской столовой, вольнонаемная.