Виктор Эмский - Без триннадцати 13, или Тоска по Тюхину

Виктор Эмский

Без триннадцати 13, или Тоска по Тюхину.

Химериада в двух романах.

роман первый

АДЬЮ-ГУДБАЙ, ДУША МОЯ!..

* Глава первая Тюхин низвергается...

* Глава вторая Кромешная тьма в ее звуковом варианте

* Глава третья Кромешная тьма (визуальный аспект). Я попадаю под трамвай

* Глава четвертая О том, как меня все-таки "зафиксировали"

* Глава пятая Казенный дом, нечаянная радость

* Глава шестая Ричард Иванович опять исчезает

* Глава седьмая Грабеж среди белой ночи

* Глава восьмая Несусветная моя, невозможная...

* Глава девятая Воздыханья, тени, голоса

* Глава десятая Марксэн почти не виден

* Глава одиннадцатая Задверье

* Глава двенадцатая Навстречу новым злоключениям

* Глава тринадцатая В августе сорок шестого

* Глава четырнадцатая В шесть часов вечера перед войной

* Глава пятнадцатая В некотором роде, конец света. Покаяние

* Глава шестнадцатая Райская жизнь при отягчающих обстоятельствах

* Глава семнадцатая За лимончиками

* Глава восемнадцатая Катастрофа

* Глава девятнадцатая Гудбай, Лимония!..

* Глава двадцатая Дорогой и любимый товарищ С.

* Глава двадцать первая У дымящейся воронки в чистом поле

* Глава двадцать вторая Там, вдали за рекой...

* Глава двадцать третья Продолжение следует...

Глава первая Тюхин низвергается...

В начале было слово, и слово это было: "Пох".

- Пох... О-о!.. Пох ты мой! - схватившись за голову, простонал Тюхин. И была ночь, и был он гол, как Адам, и зубы у него ляскали.

Стряслось непоправимое: на вторую неделю холостяцкой жизни Тюхин вдруг опять запил, да так смаху, так по-черному, будто никогда и не завязывал, будто их и не было вовсе - тринадцати лет трезвенности с тихим семейным счастьем, утренними пробежками по лесопарку, загранкомандировками...

За окном шел снег. Обреченно покачиваясь, Тюхин сидел на диване. В комнате было темно, на душе тошно. Саднил подбитый глаз. Вчерашнее никак не вспоминалось. "Ну вот, вот и провалы в памяти, - думал Тюхин, сглатывая, - следующим номером будут слуховые галлюцинации, видения, быстрая деградация личности, удельнинская психушка, все тот же лечащий врач со страшной, как разряд электрошокера, фамилией - Шпирт... "Тюхин, даю вам установку: отныне и до гробовой доски - водка для вас яд! Па-акость! Кошачья моча! Слюна туберкулезной соседки!.." И тошнотный спазм. И холодная испарина. И слабый от гипнотического транса собственный голос: "А это... а портвейн?.."

О-о!..

Смердело невытряхнутой пепельницей, бабскими духами. Куда-то сгинул стоявший в изголовье торшер. Мучительно кривясь, Тюхин дотянулся до тускло поблескивавшей на журнальном столике зажигалочки и чиркнул колесиком.

Бутылка из-под шампанского была пуста. Один фужер валялся на ковре, во втором, недопитом, плавал разбухший, с помадой на фильтре, окурок. Вспышечно, Тюхин припомнил ее, вчерашнюю, крашенную пергидролем ларечную прошмондовку - чин-чин, чувачок! - промельком Тюхин увидел ее и зажмурился, застонал от презрения к себе. Светя зажигалкой, он брезгливо выудил двумя пальцами распухший трупик "мальборо" и, то ли вслух, то ли мысленно, констатировал: "Дрянь! О какая ничтожная грязная дрянь!.. Боже, а руки-то, руки-то как дрожат!.. И что? И ты это выпьешь?!"

И тяжело вздохнул, и коротко выхыкнув, давясь, высмоктал...

Так на чем это мы, бля, остановились?.. Ну да, ну да - она ведь, колбасница рыночная, так и сказала: "А в глаз не хочешь?.." Спокойствие, Витюша! Главное в нашем аховом положении - это военная выдержка и гражданское спокойствие. Спина выпрямлена, дыхание ровное. И с чувством, с расстановкой, как тот несусветный удельнинский гипнотизер: "Жизнь прекрасна, даже после серы в четыре точки, Тюхин! Как поняли меня? Прием". Вас понял. Действую в соответствии с полученной установкой. И вот я, Тюхин, встаю со смертного одра - ликом бледен, худощав, уже далеко, увы, не молод, но, кажется, еще способен на подвиги! Вот я чиркаю трофейной газовой зажигалочкой и, простирая руки, как сомнамбула, бреду к окну... Господи, да неужто и вправду снег?! Это сколько же я, Всемилостивец, пью? Неужто с самого пятидесятилетия?! И я отдергиваю тюлевую занавеску, а снег идет - несметный, лопоухий, валит, елки зеленые, как восставший народ на Дворцовую... Всем, всем, всем! Социалистическая революция, о необходимости которой... А, ч-черт!.. Осторожней, Витюша, тут почему-то пианино!.. Минуточку, а где же мой книжный шкаф с Брокгаузом? Где Толковая Библия? Где академический Пушкин? Где, бля, Гоголь 1900-го года в издании А.