Олег Петров - Тринадцать подвигов Шишкина

Японский городовой! Да сколь же густо разбросаны по миру грабли, на которые не ступала нога человека! Шишкин судорожно глотнул воздуха и поспешил схватиться за спасательный круг, колыхающийся на волне, которую он сам же развёл посреди учительской.

– Однако вернёмся к нашим монахиням! – провозгласил он, сделав вид, что ничего и не было, и нет – ни его «ляпа», ни трёх испепеляющих взоров-«молний». – Представляете, дорогие мои, когда лингвисты дотошно проанализировали эмоциональную насыщенность сочинений кандидаток в послушницы, то выявили интересную закономерность. Каждое эссе в среднем состояло из пятисот слов, из них восемь обозначали позитивные эмоции, такие как счастье, любовь, благодарность, надежда, благочестие, а два слова – повторю, в среднем на текст, – негативные, типа печаль, страх, смятение, боль, стыд…

Учительши вроде бы его словам внимали, но снова и снова косились в зеркало.

– …Так вот, что было замечено в итоге. Монахини, написавшие по молодости жизнерадостные тексты, то есть использовавшие в своих эссе более двенадцати позитивных слов, прожили на десяток лет больше, чем те, у которых превалировала негативная лексика! Причём девяносто процентов самых жизнерадостных монахинь дожили до восьмидесяти четырёх лет, а среди тех, кто представлял жизнь в чёрном свете или тусклыми буднями, до этого возраста дотянули только тридцать четыре процента!

Александр максимально счастливым взором обвёл своих насупленных собеседниц:

– Больше улыбайтесь, милые мои! И пусть смеются ваши дети! А колы им ставить не будем. С положительными эмоциями все мы – долгожители!

– Вам бы в проповедники, Александр Сергеевич. Не ту стезю выбрали, – буркнула «англичанка», поднимаясь из-за стола и складывая всякие женские штучки в сумочку. То же проделывали и обе другие школьные дамы. Насупленность собеседниц никуда не делась. И Шишкин-младший обречённо подумал, что одномоментно приобрёл трёх недругов, точнее, недоброжелательниц. И это ещё мягко сказано.

Троица синхронно направилась к выходу.

– До свидания! – с максимальной теплотой бросил в спины Шишкин.

– И вам не хворать! – ответила одна «географиня». И женщины вышли.

Александр стоял посреди опустевшей учительской. На душе скребло. Доумничал… Прав был Грибоедов, ох, как прав, да не в коня корм! Да… Действительно велик и могуч русский язык… трудно его держать за зубами… «Фактически они пожелали тебе сдохнуть, – ядовито заметил внутренний голос. – Понятие «до свидания» логически не увязывается с «и вам не хворать», вот если бы было произнесено: «Будьте здоровы!..» или «Всего вам хорошего…» – «Да пошёл ты!..» – заткнул Александр внутренний голос, заполнил классный журнал и потянул с вешалки куртку.

– Александр Сергеевич! Вы не забыли? – в дверях возникла мумия Вилены Аркадьевны.

«Легка на помине… А что я должен помнить?» – Шишкин в испуге мгновенно перебрал всю кладовку в голове. Одновременно мелькнуло: «Надо же… Баррикадьевна – свекровка «англичанки». Тесно в селе…»

– Гра-фик! В восемнадцать ноль-ноль вы должны быть в интернате. И не забудьте оставить там в журнале записи о приёме и сдаче дежурства, – строго сказала Баррикадьевна. – Всего хорошего!

– И вам… – Шишкин вовремя прикусил язык. Нет, хватит на сегодня!

Он вышел в восхитительное «бабье лето», запрокинув голову, оглядел синюю бездонность небес и мысленно послал в горни выси телеграмму: «Господи, если Ты есть! Научи уму-разуму агнца неразумного! Тчк».

Сбоку хлопнула калитка пришкольного скверика, откуда возникла подтянутая фигура в неизменной «олимпийке».

– Приветствую героя умственного и физического труда!

– Здорово, Сергей!

– Чего такой невесёлый? На поле упахался?

– Да и на поле, и сегодня вот шесть уроков.

– Ну шесть уроков – это нормально, а на поле – да… Вот кабы не грязь… – Физрук вздохнул. – Ребятня сегодня квёлая. Устали за два дня. Это ещё не все свои огороды убрали… Я уж и то сегодня нагрузку снизил… Но, однако, вот ты погляди, Сергеич. На турнике кишкой висит, а за школой за сигарету хватается! Я уж и так их гоняю, гоняю… На пару с нашим армавирским другом. – Доржиев мотнул головой в сторону школьного двора. – Саныч, кстати, молодец. Пацанву столярничать-слесарничать толково учит. Завтра с ним собрались комнату для хранения оружия до ума довести. Решётки приварим и – милости просим, дорогой товарищ военком! Принимай да пищали выдавай! Нам же на школу четыре мелкашки положено и два учебных «калаша».