Никола Юн - Солнце тоже звезда

Я со стоном потираю шею.

– Нам всем при рождении должны вручать какую-нибудь «карточку второго шанса». Чтобы в шестнадцать ты мог выбрать – остаться со своей нынешней семьей или начать жизнь заново с другой.

Она сжимает мою руку.

– А можно будет выбрать какую-то конкретную новую семью?

– Нет. Здесь ты рискуешь.

– Значит, однажды ты просто появляешься на пороге чужого дома?

– Я еще не проработал детали, – говорю я. – Возможно, приняв решение, родишься заново, в новой семье?

– А твоя прежняя семья будет считать тебя умершим?

– Да.

– Но это так жестоко…

– Ладно, ладно. Может, они просто забудут, что ты существовал. Так или иначе, я не думаю, что многие решатся на такой обмен.

Она качает головой:

– Думаю, желающих будет достаточно. На свете немало плохих семей.

– А ты бы захотела? – спрашиваю я.

Она некоторое время задумчиво молчит, и я слушаю ритмичный стук колес по рельсам. Никогда еще не мечтал, чтобы поезд ехал помедленнее.

– Я могла бы отдать этот «второй шанс» кому-то, кому он правда нужен? – спрашивает она. Я знаю, она думает о своем отце.

Я целую ее волосы.

– Как насчет тебя? Ты бы остался в своей семье? – спрашивает она.

– А я бы вышвырнул вместо себя Чарли.

Она смеется:

– Может, не такая уж и хорошая идея. Представляешь, что было бы, если бы все имели право влезать в чужую жизнь? Хаос.

В том-то и проблема. Все уже это делают.

ТАК СТРАННО ОКАЗАТЬСЯ в своем районе вместе с Даниэлем. Я смотрю на все вокруг его глазами. После довольно престижного Среднего Манхэттена моя часть Бруклина кажется бедной. По дороге, которой я обычно хожу домой и которая тянется через шесть кварталов, нам встречается множество одинаковых магазинов. Здесь есть ямайские ресторанчики, где подают вяленое мясо, китайские рестораны с пуленепробиваемыми стеклами, алкогольные магазины с пуленепробиваемыми стеклами, дисконты одежды и салоны красоты. В каждом квартале найдется по меньшей мере один продуктовый, окна которого залеплены рекламой пива и сигарет. В каждом квартале есть как минимум один пункт обналичивания чеков. Магазины теснят друг друга.

Я рада, что в темноте Даниэль не видит, как все здесь запущено. И мне тут же становится стыдно за эту мысль.

Он берет меня за руку, и несколько минут мы идем молча. Я ощущаю устремленные на нас любопытные взгляды. Мне приходит в голову, что это могло бы стать для нас привычным делом.

– На нас пялятся, – говорю я.

– Это потому, что ты такая красивая, – отвечает он и глазом не моргнув.

– Так, значит, ты заметил? – не унимаюсь я.

– Конечно, заметил.

Я останавливаюсь перед открытой дверью прачечной самообслуживания, из которой падает свет. Нас окружает запах моющих средств.

– Ты знаешь, почему они пялятся, да?

– Либо потому, что я не черный, либо потому, что ты не кореянка.

Лицо Даниэля скрыто в тени, но по его голосу я слышу, что он улыбается.

– Я серьезно, – говорю я досадливо. – Тебя это разве не напрягает?

Я не знаю, зачем допытываюсь. Может, мне нужны доказательства того, что, если бы у нас был шанс остаться вместе, мы бы выдержали груз этих взглядов.

Он берет меня за руки, и теперь мы стоим лицом к лицу.

– Может, и напрягает, но не особо. Как жужжащая муха, понимаешь? Раздражает, но опасности для жизни не несет.

– Но почему они пялятся? – Мне необходимо услышать ответ.

Он притягивает меня к себе и обнимает.

– Я понимаю, что для тебя это важно, и мне правда хочется дать тебе какое-то объяснение. Но, честно говоря, мне все равно, почему они это делают. Может, я наивен, но мне плевать на мнение окружающих. Мне плевать, если мы кажемся им чем-то экзотическим. Меня не волнует всякая политика. Что скажут твои родители, что скажут мои. Что меня действительно волнует – это ты. И я уверен: любви достаточно, чтобы преодолеть всю эту чушь. Это все правда чушь. Заламывание рук. Все эти разговоры о столкновении культур, о сохранении культур и о том, что станет с детьми. Все это стопроцентный бред, бред чистой воды, и я просто отказываюсь насчет этого париться.

Я улыбаюсь, уткнувшись ему в грудь. Мой хвостатый поэт. Не думала, что желание «не париться» можно превратить в настоящий бунт.

Мы сворачиваем с главной дороги на улицу, где больше жилых домов. Я по-прежнему пытаюсь смотреть на все глазами Даниэля. Мы проходим мимо рядов жмущихся друг к другу дощатых домиков. Они маленькие и довольно старые, но красочные и ухоженные.