Никола Юн - Солнце тоже звезда

– Знаю. Я позвонила ему сегодня и спросила, почему он так поступил.

Он удивлен:

– Правда? И что он сказал?

– Сказал, что просто хотел нас обеих.

– Козел. Увижу его снова – задницу надеру.

– Разок подрался и теперь жаждешь крови, да?

– Я боец, а не любовник, – говорит он, намеренно искажая слова песни Майкла Джексона [20] Песня The girl is mine. . – Твоим родителям было не важно, что он белый?

– Они его никогда не видели.

Не представляю, как привела бы его знакомиться с папой. Смотреть, как они друг с другом беседуют, было бы для меня пыткой. Не хотела, чтобы он увидел наше убогое жилище. Не хотела, чтобы он по-настоящему узнал меня.

С Даниэлем все иначе. Я не против открыть ему свою жизнь.

Свет на мгновение гаснет и тут же снова включается. Даниэль сжимает мои пальцы.

– Наши с Чарли родители хотят, чтобы мы встречались исключительно с кореянками.

– Ты их плоховато слушаешь, – дразню я.

– Ну, я не то чтобы с кучей девушек встречался. Только с одной кореянкой. А вот Чарли… У него как будто аллергия на всех девушек, кроме белокожих.

Поезд дергается, и я хватаюсь за поручень обеими руками.

– Хочешь узнать, в чем проблема твоего брата? Он накрывает мою руку своей:

– И в чем же?

– Он не слишком-то себя любит.

– Считаешь?..

Он обдумывает мои слова. Ему хочется найти какое-то объяснение поведению Чарли.

– Точно тебе говорю.

Поезд притормаживает на повороте. Даниэль поддерживает меня и не отпускает.

– Почему твои родители предпочитают кореянок? – спрашиваю я.

– Они думают, что поймут только кореянок. Даже тех, которые выросли здесь.

– Но эти девушки наполовину американки.

– Я и не говорю, что это логично, – улыбается он. – А как насчет тебя? Твоим родителям не все равно, с кем ты встречаешься?

Я пожимаю плечами:

– Никогда их не спрашивала. Наверное, они бы предпочли, чтобы я в конечном итоге вышла замуж за чернокожего парня.

– Почему?

– По той же причине, которую называют твои родители. Им кажется, что они будут лучше его понимать. А он – их.

– Но ведь не все чернокожие одинаковые, – говорит он.

– Как и кореянки.

– Родители ведут себя довольно глупо. – Он шутит лишь отчасти.

– Похоже, они думают, что таким образом защищают нас.

– От чего? Ну вот честно, кого сейчас это вообще волнует? Мы должны быть умнее.

– Возможно, наши дети будут, – говорю я и жалею об этих словах, едва они вылетают у меня изо рта.

Свет снова гаснет, и мы останавливаемся в тоннеле между станциями. Смотрю на желто-оранжевые огоньки световых индикаторов.

– Я не имела в виду наших детей, – говорю в темноту. – Я имела в виду следующее поколение.

– Я знаю, – тихо произносит он.

Теперь, подумав об этом и озвучив это, я не могу просто выбросить эти мысли. Какими были бы наши дети? Я словно потеряла что-то, чего еще даже не успела захотеть.

Мы останавливаемся на станции «Канал-стрит» – дальше поезд поедет через Манхэттенский мост. Двери закрываются, мы оба поворачиваемся к окну. Когда мы выезжаем из тоннеля, первое, что я вижу, – Бруклинский мост. На подвесных канатах зажглись огоньки. Мой взгляд блуждает по длинным аркам моста. Он красив ночью, но больше всего меня всегда потрясает силуэт города. Он похож на ярко освещенную скульптуру из стекла и металла, на произведение механического искусства. С такого расстояния город выглядит единым целым, словно его выстроили сразу весь, систематически и планомерно. А когда попадаешь в него, он, наоборот, кажется хаотичным.

Я вспоминаю вид с крыши. Тогда я представляла город в процессе застройки. Теперь же я мысленно переношусь в апокалиптическое будущее. Свет меркнет, стекла выпадают, и остаются лишь металлические остовы зданий. В конечном итоге и те покрываются ржавчиной и крошатся. Дороги зарастают травой, по которой бегают звери. Город прекрасен и мертв.

Мы снова спускаемся в тоннель. Я точно знаю, что всегда буду сравнивать очертания других городов с очертаниями Нью-Йорка. Так же как всегда буду сравнивать других парней с Даниэлем.

– А ТЕБЕ КОГДА было неловко? – спрашивает она после того, как мост исчезает из виду.

– Шутишь? Ты и сама знаешь. Когда мой папа советовал тебе сменить прическу, а брат отпускал шуточки про маленький пенис.

– Это было жестко, – смеется она.

– Даже если я проживу тысячу жизней, это все равно останется самым неловким эпизодом за всю историю.

– Ну, не знаю. Твой папа и Чарли наверняка на этом не остановятся.