Элизабет Говард - Застывшее время

– Я ужасно вымотался, – сказал он, – давай поговорим об этом завтра.

Она уже надевала пижаму – с недавних пор в холодное время года предпочитала их сорочкам. Он встал и подошел к раковине, чтобы не видеть ее голой.

– А эти Клаттерворты – неприятные ребята, – заметил он, переводя разговор на нейтральную тему.

Пауза.

– Ты был с ней очень мил за ужином.

Он уже вытащил зубы и не ответил.

– Да, она – тяжелый человек, что есть, то есть, – продолжала Вилли.

Почистив зубы и вставив их на место, он возразил:

– Ну, не то чтобы. Скучновата, пожалуй, хотя вполне дружелюбна. А вот он мне совсем не понравился. Не выношу таких: скользкий тип, похож на Безумного Шляпника, постоянно твердил, как все чудесно.

Вилли легла в постель и отвернулась на другой бок, подальше от него.

– Он – способный музыкант, твоя мать очень хотела с ним познакомиться.

– Ну, ради нее я готов выносить кого угодно.

Он открыл окно, лег в постель и выключил свет.

– Спокойной ночи, милая.

– И тебе.

Однако оба еще долго не могли заснуть: она – оттого, что никак не удавалось вообразить себе Лоренцо, когда он спал в нескольких метрах с другой женщиной, он – как обычно, не имея определенных мыслей или тревог, беспокоился о Луизе (та до сих пор натянуто улыбалась и обходила его стороной), о Диане, теперь беременной вдове, и, наконец, о бедном Хью, которого он искренне любил и которому ничем не мог помочь.

Луиза осторожно выскользнула за дверь. Было четверть второго. Весь вечер они провели в кругу семьи. Конечно, приятно, что он с ними поладил, однако хотелось поскорее остаться наедине. Наконец, прослушав Баха в исполнении мистера Клаттерворта и бабушки на двух пианино, она предложила Майклу сыграть в бильярд.

– На самом деле я не играю, – призналась она, закрыв за ними дверь.

– Я так и подумал, – откликнулся он. – Вообще-то я тоже.

Она оглядела большую, довольно темную комнату: из сидений только жесткая скамья.

– Боюсь, здесь холодновато.

Он снял свой китель и набросил ей на плечи.

– А ты как же?

– После Северной Атлантики мне везде тепло. К тому же меня любовь греет…

Они сели на скамью, и он принялся ее целовать (на этот раз ей понравилось), в промежутках они разговаривали. Он не сообщил матери, что ему дали отпуск: если б он поехал домой, то не успел бы повидать Луизу.

– Так что, бога ради, не говори ей! – попросил он шутливо, однако было понятно, что он всерьез опасается обидеть мать.

Вокруг слышались привычные звуки: обитатели дома постепенно укладывались спать.

– Я переживаю, что тебе пришлось отдать мне свою комнату. В павильоне, наверное, ужасно холодно?

– Ничего страшного. В доме тоже порой не хуже, чем на Атлантике.

– Не хочешь подняться ко мне ненадолго?

– Придется ждать, пока все уснут.

– Ну давай подождем.

И они стали ждать.

– Я наверстываю упущенное, – заявил он через некоторое время. – Ты – потрясающая девушка! Кажется, я в тебя влюбляюсь все больше и больше. – И он снова поцеловал ее…

Было уже половина двенадцатого, когда все стихло. Они прокрались наверх по темной лестнице, держась за руки. Осторожно прикрыв за собой дверь, они легли на постель.

– Есть такой удобный лифчик, – пробормотал он, возясь с ее блузкой, – расстегивается спереди.

– Хочешь, чтобы я его сняла?

– Было бы неплохо.

Говорили почти шепотом. Луиза предложила выключить свет, но он сказал, что хочет ее видеть. Как это, оказывается, прекрасно: быть любимой и желанной! Вскоре он спросил, любит ли она его – хоть немного? Конечно, да, ответила она, ужасно люблю, и произнесенное стало казаться искренним, настоящим. Она нежилась в лучах его безусловного восхищения, хотя понимала, что не чувствует в ответ то же самое. Видимо, это еще одна непостижимая загадка отношений, о которой и не подозреваешь, пока не столкнешься лично. Мужчинам не полагается быть красивыми – скорее, суровыми, мужественными и все в таком духе. К ним не подходят эпитеты, которыми он ее сейчас награждал.

Наконец он тихо застонал и сказал, что ей пора, а то он за себя не отвечает.

– А это необходимо?

Она лежала на спине, голая по пояс. Он сел на кровати и подал ей блузку.

– Оденься, будь умницей.

Она молча оделась, небрежно сунув бюстгальтер в карман.

– Я провожу тебя до павильона.

– Не надо. Я знаю дорогу, а ты заблудишься на обратном пути. Я доберусь, не волнуйся, у меня же фонарик… Ты не сердишься?