Николай Коняев - Пригород

— Контейнеры сдать под роспись. — сказал он. — Возьми журнал.

Миша растерянно посмотрел на Облавадского, но тот уткнулся в бумаги, и Мише пришлось выйти из зараздевалья, хотя он совершенно не понимал, что можно сделать, если б-бригада на вагоне.

— Порядки наводишь? — поинтересовался Облавадский, не поднимая головы от бумаг.

— Навожу, — сказал Ромашов. — Чего же без порядка жить?

— Ну-ну, — вздохнул Облавадский. — Наводи…

Официально Облавадский работал сегодня уже на сбыте, но он все еще надеялся, что Ромашов одумается. Дело в том, что Облавадский, пользуясь переменами, твердо решил добиться для себя должности заместителя начальника цеха, и альтернативно предложил Ромашову или назначить его своим заместителем, или отпустить на сбыт.

Ромашов отпустил его…

Для Облавадского это было и неожиданно, и обидно. Ведь он, единственный из зараздевалья, в тонкостях знал всю работу и умудрялся среди этого бардака сводить концы с концами.

Все сегодняшнее утро Облавадский затаенно ждал, когда же запутается Ромашов в вагонах и контейнерах и обратится за помощью к нему. Но уходили, утекали драгоценные минуты, а Ромашов не спрашивал ни о чем, и — самое странное! — все как-то налаживалось у него, хоть и делал он все не так, как следовало делать.

— Весовщицы обижаются, что вы сократили одну… — сказал Облавадский вслух. — Видите: сейчас Сергеевна ушла на промышленную, а если подача будет, тогда что? Кто ответит по телефону?

— Машинистка… — задумчиво проговорил Ромашов. — А где она, кстати?

— Миша ее в заводоуправление отпустил…

— Отпустил?!

— Отпустил! — Облавадский в сердцах отодвинул от себя бумаги и снял очки. — Ну, ведь работают все. Ра-бо-та-ют! Вам это только кажется, что все отлынивают, а на самом деле тут всем хватает работы.

Да…

Все работали. Ромашов видел это. Работал Миссун, который до хрипоты кричал вчера в телефонную трубку, требуя сократить простои.

Работал Облавадский, который сам любил лазать по контейнерам, руководя погрузкой.

Работал этот Миша в своей пропотевшей искусственной шубе.

Все работали, и исправно, в полном соответствии с окладами тратились силы и нервы. Даже Табачников и тот разбрызгивал слюни вполне достаточно для своей зарплаты.

Все работали, бессмысленно растрачивая душевные и физические силы.

Ромашов усмехнулся.

— Знаете, почему я согласился отпустить вас на сбыт?

— Почему же? — голос Облавадского прозвучал как-то очень ровно.

— Потому что мы с вами оба умеем работать, но умеем… — Ромашов развел руками, — увы… по-разному. А мне нужно, чтобы все умели работать одинаково.

— Ну-ну, — Облавадский опустил голову. — Работайте… Попробуйте.

— Обязательно попробую! — ответил Ромашов.

— Чего ты сопишь? — спросил у Миши водитель автопогрузчика. — Или девка вчера не дала?

Миша засопел еще громче.

— А я вот вчера своей засадил так засадил… — похвастался водитель. — Пришла ночью в одной рубашке… Стоит, задницу чешет. Ну, до́бро, что сразу убежала, а то бы вторым тапочком еще сильнее досталось.

Миша сразу позабыл о своих огорчениях.

— Значит, засадил, да? — утирая заслезившиеся от смеха глаза, переспросил он и снова захохотал.

— Засадил… — водитель, не отрываясь, смотрел сейчас на дорогу.

Разбитая дорога за градирней, склады и чахлые деревья были скрыты в густом тумане, окутавшем водоохладительную станцию. Внезапно в разрывах тумана возник автопогрузчик, идущий навстречу. Низко наклонив к земле лапы, он загораживал дорогу.

— Э! — досадливо сказал водитель. — Это еще что за носорог?

И, видимо, позабыв, что сигнал не работает, хлопнул по баранке. Потом высунулся в окошко и закричал, грозя кулаком:

— Ну куда ты прешь? Куда прешь?

«Носорог», очевидно, и сам сообразил, что на такой дороге не разъехаться, и остановился. Водители вышли из кабинок и начали совещаться, что теперь делать. Облака пара наплывали на них, и порою Мише казалось, что водители ушли куда-то, но вот в разрывах тумана, снова совсем рядом возникали замасленные ватники.

Миша впервые работал сегодня за стропаля и удивленно хлопал глазами, не узнавая заводскую окраину. Здесь, возле обшитого в косую линейку здания градирни, куда поступала из цехов нагретая вода и, разбитая на мелкие капли, продутая мощными вентиляторами, поворачивала назад к цехам уже охлажденной, здесь и кончался завод. Дальше горбились неотапливаемые склады, а за ними — мусорные ворота. Там сидел охранник, жег ящики и смотрел на подступившее к мусорным воротам заводское поле.