Николай Коняев - Пригород

Уже просыпаясь, Марусин успел отклониться, и жало комара скользнуло по щеке. Он открыл глаза. Над ним стоял Прохоров и листком бумаги водил по лицу.

— Ты что спишь? — спросил он.

Когда Леночка спросила: «Ты меня любишь?» — Прохоров испугался. Он любил Леночку, но ему страшно было сказать: «Да!» — потому что это «да» могло переменить все планы, отсрочить отъезд, а уезжать было нужно, остаться в этом городке Прохоров не мог.

Но все получилось проще. Леночка только поцеловала его и ушла в свою жизнь… Никто не мешал его отъезду.

Прохоров быстро скидал в чемодан вещи, потом случайно подошел к окну и отшатнулся: весь двор, весь переулок возле дома был запружен народом. Сегодня хоронили тетю Нину.

Болезненно-зловещий вид приобрел за последние дни старый, прогнивший насквозь дом. Словно тяжело больной человек, в организме которого уже кончились силы для сопротивления болезни, дом этот хотя еще и стоял как обычно, но внутри него уже происходили необратимые процессы умирания…

Немыслимые деньги, что пачка за пачкой доставал Васька из грязной наволочки, еще пульсировали, как кровь, и, переходя из рук в руки, создавали видимость жизни и оживления, заставляли всех крутиться и двигаться, но это оживление больше походило на агонию.

Как раздувшийся от жары труп тети Нины, раздувался от чужой крови и старый дом. И страшная в своей нелепости скульптура из мрамора, и грузовики с водкой — весь этот вздувшийся чудовищный ком неотвратимо катился на город.

Весть о необычных похоронах еще с утра распространилась по городку, и к девяти часам возле старого дома начали собираться городские забулдыги. Готовилось что-то немыслимое, что-то небывалое, и присутствующих охватывало беспокойство, причину которого они не могли понять.

Между тем в половине одиннадцатого въехало в переулок четыре грузовика с прикрытыми брезентом кузовами. Один из мужиков приподнял край брезента, и через минуту весь переулок, а через полчаса и город знали, что в грузовиках — водка для поминок.

Поэтому, когда началась погрузка монумента, нашлось немало охотников помогать, и сообща они благополучно разбили бы статую, но грузчикам, которые были наняты специально для этого дела, удалось оттеснить непрошеных помощников, и вот монумент был водружен в кузов.

К чести собравшихся надо сказать, что о водке никто ни во дворе, ни в переулке не говорил, даже старались не смотреть на грузовики; разговаривали о монументе, хвалили скульптора да еще с особым вниманием слушали тетю Риту, которая рассказывала о своей лучшей подруге, так безвременно покинувшей ее…

— Мы так любили друг друга… — говорила тетя Рита, вытирая носовым платком глаза. — Дня не могли прожить друг без дружки… А теперь…

И тощенькие косички ее вздрагивали от рыданий.

— Оно, конечно, дело такое… — кашляя в кулак, вздыхали красноносые мужички. — Смерть, конечно, дело ясное…

И опускали глаза, стараясь не смотреть на грузовики с водкой.

В полдень, засунув руки в карманы, вышел на крыльцо Васька-каторжник. Постоял, исподлобья оглядывая собравшихся. Видимо, он решил, что народу собралось уже достаточно… Ссутулившись, направился к музыкантам. Одетые в черные костюмы, музыканты сидели возле забора обособленной кучкой и грызли сушеную рыбу, запивая ее пивом.

— Что? — спросил у Васьки пожилой музыкант. — Начинаем?

Вытирая о штаны руки, музыканты принялись расчехлять инструменты, и скоро под скорбные звуки музыки дюжие мужики вынесли во двор дубовый гроб с тетей Ниной.

Все оживились. Двор вдруг оказался заполненным до отказа, и гроб застрял посреди этой толпы.

Матерясь, Васька-каторжник принялся расталкивать толпу, но оркестр заглушал его слова, и сзади, думая, что уже начали раздавать водку, нажали еще сильнее, и Ваське пришлось попятиться.

— Да заткнитесь вы! — заорал он на музыкантов, и — испуганно! — на полуноте музыка стихла.

— Дайте дорогу, сволочи! — багровея, прокричал Васька. — Пропустите, а то морды бить буду!

И только тогда толпа неохотно разомкнулась, и в образовавшемся проходе Васька начал выстраивать колонну. Впереди двинулся грузовик с монументом, изображавшим скорбящего Ваську. Следом за монументом бригада дюжих мужиков с дубовым гробом, за гробом — оркестр, за оркестром — машина с водкой. Запасные машины замыкали колонну, растянувшуюся на добрый километр.

Впереди процессии, сразу за машиной с водкой, в глухих черных костюмах шли Пузочес и Васька.