Николай Коняев - Пригород

— Статья… — он пожал плечами.

Лицо редактора — вначале шея, а потом и двойной подбородок — затекло краской, а глаза выпучились.

— С-с-т-тат-тья? — переспросил он, сильно заикаясь. — Н-нет… Это не с-стат-тья… — он встал. — Это клевета, черт возьми! — и изо всей силы обрушил на стол кулак.

И снова Марусин пожал плечами.

Потом, ни слова не говоря, встал и вышел из кабинета.

К трем часам в фойе редакции на доске объявлений, висевшей возле фикуса с пожелтевшими листьями, прикнопили приказ. За систематическое опоздание на работу корреспонденту Марусину Н. М. объявляется строгий выговор с предупреждением.

— Выгонят тебя, Марусин, — жалостливо сказала Зорина, прочитав приказ. — Зачем ты глупостями занимаешься?

— Зачем-зачем… — пробурчал в ответ Марусин. — Глупый, наверное, просто. А ты зачем? Сегодня опять плакала?

— Плакала… — вздохнула Зорина. — Сегодня я на фабрике была. Наташа Самогубова сделала попытку самоубийства. В больницу ее увезли… А ты куда теперь устраиваться будешь?

— Устроюсь куда-нибудь.

— Устроишься… — Зорина вздохнула. — Тебе хорошо, ты талантливый. Тебя в любую газету возьмут. А я нет… Я — кошка. Помнишь, я тебе говорила, что я — собака. Я раньше так думала. А я к месту привыкаю. — Она подумала и совсем уже печально добавила: — Да и не возьмут меня никуда. Сюда и то по блату устроилась.

Марусин смутился.

— Устроюсь, конечно… — сказал он. — У меня вон тоже блату хоть отбавляй. Возьму и пойду на склад макулатуры бумагу прессовать. Меня теперь там все знают.

— Кто это на склад макулатуры собирается? — вмешался в их разговор проходивший мимо Бонапарт Яковлевич. — Ты, Марусин?!

— Я…

— Подожди немного! — Бонапарт Яковлевич покровительственно подмигнул Марусину. — Еще не все потеряно. Мы еще повоюем за тебя.

— Да я и сам повоюю… — усмехнулся Марусин. — Что я, кочан капустный, что ли? Чтобы меня любой козел обгладывать мог?

Бонапарт Яковлевич понимающе улыбнулся.

— А ты злой… — сказала Зорина, когда он отошел. — Значит, тебе плохо.

Внеочередная редакционная летучка собралась сразу после обеда. Редактор долго говорил о редакционной этике и о журналистской совести. Он вспомнил о своем приятеле, спившемся уже журналисте, которого встретил недавно в Ленинграде и который попросил у него двадцать копеек.

— Все бывает в жизни… — жалобно указал редактор. — А ведь что-то было и в этом человеке. Но опустился… Спился…

Он тяжело вздохнул.

Сотрудники редакции сидели и старались не смотреть друг на друга. Борис Константинович отпил воды из стакана, услужливо поставленного перед ним Угрюмовым, и продолжил свою речь.

Теперь он говорил о человеке, который, воспользовавшись доверием товарищей, стремится облить их помоями собственного производства.

И было видно, как тяжело говорить редактору эти слова. Толстые щеки его дергались в нервном тике, и только глаза портили впечатление. Они то и дело убегали в сторону.

Марусин вертел карандаш. Лицо его было бледным. Говорили о нем. В этом не могло быть сомнения, но все равно не хотелось верить, что это о нем. И, сам того не замечая, Марусин инстинктивно втягивал в плечи голову, когда слова редактора особенно больно клеймили падшего человека.

В выражениях редактор не стеснялся. Он уже назвал этого человека завистливой бездарностью, уже заклеймил его грязное больное воображение.

— Что бы вы сказали, товарищи, о человеке, которого подобрали на улице, привели в свой дом и обогрели, а он осквернил бы святая святых вашего очага?! — риторически вопрошал редактор. — Как бы вы назвали этого гнусного человечишку?! — Редактор гневным взором обвел сотрудников. — И вот такой человек, товарищи, проник в наш коллектив. Я про вас говорю, Марусин!!! Встаньте! Объясните, как вы смеете после этого смотреть в глаза товарищам?!!

— Я объясню, Борис Константинович, — бледнея еще сильней, сказал Марусин. — Я все объясню…

Он говорил минут пять.

— Не я, а вы! — гневно сказал он. — Вы злоупотребили доверием читателей! Это вы, Борис Константинович, допустили, что на страницах газеты появилась лживая статья, в корне искажающая действительность! Вы позволили обелить истинных виновников и возвести напраслину на невиноватых. И вот результат злоупотребления доверием читателей… — Марусин сделал значительную паузу, чтобы подчеркнуть важность своего сообщения. — Наташа Самогубова, девушка, которую мы оклеветали, пыталась покончить жизнь самоубийством и лежит сейчас в больнице.