Николай Коняев - Пригород

Ссутулившись, Миссун покорно побрел к двери.

В дверях он остановился.

Сергеевна, словно и не видела ничего, уткнулась в журнал. Русецкий, чуть отвернувшись в сторону, старательно тасовал ветхие карты. Андрей Угаров, задумавшись о чем-то, барабанил пальцами по столу.

— Хлоп-пцы… — сказал Миссун. — А с с-силумином-то что делать?

— Ты еще здесь? — обернулся к нему Романеня, пристраивавший на шкафу монтировку. — Я ведь сказал тебе, чтобы ты домой шел, штанишки сушил! Ну!

Миссун исчез.

— Может, пойдем, докидаем этот вагон? — спросил Андрей.

— Утром докидаем… — сказал Романеня и, поправив краснеющую, как казачий околыш, пачку «Примы», сел за стол. Он забрал карты у Русецкого и принялся раздавать их. — Утром… — он ухмыльнулся. — Я думаю, ночью подачи не будет.

— Не будет?! — взвилась Сергеевна и схватила с телефона трубку.

— Лилечка! — закричала она. — Толкните нам силуминчики, голубушка! Сейчас, сейчас, милая! Хлопчики у нас простаивают. Попробуешь? Попробуй, миленькая!

— Ай, такая ведь серьезная женщина… — осуждающе покачал головой Романеня. — Все есть. Колбаса есть, пенсия тоже. Скажи, пачему ты пословицы не знаешь, а? Про яму. Не рой другому, сама в нее попадешь!

— Сейчас! Сейчас! — злобно отвечала Сергеевна. — Сейчас оба вагона прикатят. А утром Ромашов живо разберется с вами. Это вам не Миссун.

Андрей с интересом взглянул на Романеню, но тот, кажется, и не слышал Сергеевны.

— Ай-я-яй! — сочувственно проговорил он. — Это ж ведь надо, какой тебе дурень, бригадир, привалил. Его и двумя вагонами не увезешь. Ты, Сергеевна, три вагона проси.

И он заботливо разложил перед Русецким карты. Дурень и в самом деле получился отменный. К концу игры Романеня скопил на своем ходе козырного туза и четыре шестерки.

Не нужно говорить лишних слов. Андрей уже собирался пойти поискать Варю, когда она вошла в зараздевалье.

— А вот и помощница нам на силумин! — обрадовался Романеня. — А ты беспокоился, дарагой… Да вчетвером-то три вагона мы и за полчаса выкидаем.

Варя засмеялась в ответ.

— Ну, вот… — укоризненно сказал Романеня. — Смеешься. А ты не смейся. У нас порядки такие, что если работа тяжелая, то и женщины помогают. У нас так. Если работать, то сразу до трусиков раздевайся.

— Ну ладно… — сказал Андрей. — Значит, утром разгрузим?

— Утром, дарагой… — грустно ответил ему Романеня. — Считай, что до утра увольнительная у тебя.

Варя шла рядом с Андреем по заводским переулкам, залитым густой ночной темью.

Фонари не горели здесь, а тот редкий свет, что падал из открытых дверей и окон литейки, лишь тускло поблескивал на грудах металлолома, в схваченных заморозком лужицах.

Варя искоса взглянула на Андрея.

Большой и сильный, он уверенно шагал сквозь ночной завод, словно весь завод был его домом.

— Слышишь? — Варя сжала пальцами локоть Андрея.

Андрей остановился, прислушался.

В металлическом лязге и ровном гудении станков явственно прозвучал живой вскрик.

Он доносился сверху, и Андрей, подняв глаза, увидел, что на облитой дымчатым светом прожекторов крыше склада химикатов дерутся коты.

— А-а-а, — сказал он. — Это коты… Сегодня валерьянки нанюхались, вот теперь и дерутся…

— Они странно кричат… — вздохнула Варя, — Мне показалось, что это плачет ребенок…

Ночь чернотою залила заводское поле… Подкралась к заводским стенам и, перевалившись через них, расползлась по окраинам, по плохо освещенным переулкам. Потонули в этой черноте склады химикатов, градирня, мусорные ворота. И Бачилла, спустившись с ярко освещенной рамки, с трудом отыскал их в такой темноте.

У распахнутых в ночь мусорных ворот по-прежнему бдительно сидел Лапицкий.

— Стой! — закричал он на Бачиллу. — Кто идет?

— Не ори! — выступая из темноты, ответил Бачилла.

— Ты… — сказал Лапицкий. — Смену, што ли, привел?

— Какая тебе смена еще нужна?!

— Какая? — Лапицкий зябко поежился. — Так ведь холодно уже. Дует…

— Ты ворота закрой, вот и не будет дуть! — едко посоветовал Бачилла. — Ты что сидишь тут, если уже одиннадцать часов ночи стукнуло?

— Одиннадцать? — искренне удивился Лапицкий и покачал головой. — А то ж я думаю: чего темнота такая? Может, думаю, на глаза какое осложнение пошло… Это, когда на холоде посидишь, бывает всякое.

— Ты в зараздевалье иди! — приказал Бачилла, когда Лапицкий закрыл ворота. — Сиди там. Чтобы, если какая подача будет, так не искать тебя!