Николай Коняев - Пригород

— Напиши-напиши! — Фрол подтолкнул Карапета к выходу. — И не откладывай. Сейчас и напиши! Не дрейфь, главное. За свое счастье, парень, кусаться надо.

Фрол ушел упаковывать копченую колбасу, которую привезли для ночной смены, а Карапет спустился к себе в карное, где и уселся писать письмо.

Озираясь, брел Карапет по складу.

Варя дежурила где-то здесь, но на складе было пусто, только кот молочно-серый, как пар из лопнувшей трубы, беззвучно крался за ящиками.

Вари не было, и Карапету стало страшно. Он бросился к рамке. Возле выхода, прижатый к стене раздавленной коробкой, колотился на сквозняке, скользко блестел обрывок полиэтилена. Карапет запомнил и этот полиэтилен — все сейчас казалось ему одинаково значительным и важным.

Но Вари не было и на рамке.

Карапет вбежал назад в цех.

Наконец, за поддонами шестеренок, тускло поблескивающих смазкой, мелькнуло ее лицо, и Карапет: «Варя, ты здесь, да?!» — окликнул ее.

— А я… — голос его пресекся, — я… Я ищу тебя везде…

Варя остановилась.

— Вот… — сказал Карапет, краснея. — Вот, Варя… Это тебе…

И он протянул Варе письмо.

— Мне?! — удивилась Варя и как-то особенно улыбнулась, но бумажку, протянутую Карапетом, не взяла. — Не надо, Тимошенька… Лучше не надо…

— Не надо?! — рука Карапета безвольно повисла в воздухе. Письмо выпало, и ветерок, что постоянно бездельничал на складе, подхватил его и, кувыркая, понес к моечной машине. Белый комочек мелькнул за измазанным кожухом и пропал из глаз.

— Ну, Тимоша… — проговорила Варя. — Ну, хороший… Ну ты пойми, глупый, что я люблю его. И никого больше любить не буду.

Карапет отвернулся и, шатаясь, пошел прочь.

А ветер, прогнав скомканное письмо по кругу, снова вынес к ногам Карапета этот белый комочек надежды…

Карапет переступил через него и вышел из склада.

Варя смотрела ему вслед, и ей хотелось плакать.

Хотя Облавадский поджимал губы, хмыкал, как бы показывая, что ничего не понимает в новых порядках, но на самом деле все очень хорошо понимал, и главное — отчетливо сознавал, что Ромашов действительно сумеет обойтись и без его, Облавадского, мудрых советов и помощи…

В шесть часов Облавадский забежал в зараздевалье за арифмометром. Арифмометр стоял на шкафу, но Облавадский уселся за пустовавший стол весовщицы и, не снимая фуфайки, — он работал сегодня уже на сбыте — начал листать журнал, в котором регистрировалось прибытие вагонов.

— Это хорошо… — бормотал он, позабыв, что уже никакого отношения не имеет к простоям. — А тут, тут, пожалуй, простой у нас получится…

В зараздевалье сидели, ожидая подачи вагона с шахуньей, хлопцы и отставная — она перешла работать на кран — весовщица Зина.

— Скуча-ете без нас? — чуть нараспев, спросила она.

У Зины был выходной, и явилась она на завод за зарплатой, но припозднилась — кассирша уже выдала деньги и ушла. Зина дожидалась теперь Сергеевну, которая должна была — так всегда делали дежурные весовщицы — получить ее зарплату.

— Я?! — удивился Облавадский. — Да ни капельки не скучаю. Мне-то чего? Зарплату я ту же получаю, а работа спокойнее. Отсидел положенное время и — домой. Двое суток своих.

— Да? — Зина насмешливо посмотрела на него. — А что дома будете делать? Жене трусики стирать?

Облавадский деланно засмеялся.

— Есть дело, Зина… — сказал он. — Такое дело, что и телевизор смотреть можно, и дело это работать.

Но голое его прозвучал не слишком-то уверенно, и Облавадский сам почувствовал это.

— Пойду я! — он снял со шкафа арифмометр. — У меня немцы незагруженные стоят, а я с тобой лясы точу.

Взгляд Облавадского задержался на Мишиной из искусственного каракуля шубе, висящей на вешалке.

«Ничего… — пытаясь утешить себя, подумал Облавадский. — Посмотрим, как ты, голубчик, платить будешь. Вот разбежится народ, посмотрим тогда, как запоешь…»

Но и эта мысль не принесла облегчения. При той самовластности, с которой управлялся Ромашов, деньги, конечно, можно было найти.

«Ему что? — Облавадский вздохнул. — Ему легко цеха поднимать, раз разрешено все…»

Он прижал к груди арифмометр и вышел из зараздевалья.

Зина вышутила Облавадского перед хлопцами, но сейчас, когда Облавадский ушел, загрустила и сама. Она тоже пострадала от реорганизаций — перешла на кран с такой должности. Хорошо, конечно, что специальность есть, но и прежнюю должность жалко. Хорошо жилось при Облавадском в весовщицах…