Николай Коняев - Пригород

— Сергеевна! — спросила у нее Зина. — Ты получку не получила мою?

Сергеевна недоуменно посмотрела на нее.

— Я своей-то, девонька, получить не могла… — ответила она. — Попросила Лёдю, так она и получила.

И негодующе вздохнув — как это люди не могут понять элементарных вещей? — придвинула к себе журнал прибытия вагонов.

— Ну да… — сердито сказала Зина. — Конечно, времени не было… Как к зятю ходить, так есть время, да?

И она кивнула на сумку Сергеевны, из которой высовывались палки копченой колбасы.

Сергеевна даже подпрыгнула на стуле.

Она, высунув язык, бегала в Дражню за яйцами, потому что не все ли равно, че́м закусывать пьяницам из ночной смены, а ее еще попрекают этим. А кому, собственно, какое дело?!

— Тебе-то что? — сварливо сказала она. — Выгнали с весовщиц, так и злишься? У-у, баптистка ты!

— Ну так и чего же, что баптистка?! — Зина вскочила. — Если я в молельный дом хожу, так по крайней мере со столовой у работяг ничего не ворую!

— Я ворую?! — Сергеевна нервно захлопнула журнал. — А ты… ты… Вот погоди, новый начальник еще записки твоей не видел, которую ты в прошлый раз оставила.

— Какая записка?!

— А вот какая! — Сергеевна потрясла в воздухе какой-то бумажкой.

Зина потянулась, чтобы вырвать эту бумажку, но Сергеевна предусмотрительно отдернула руку.

— Это не я писала… — покачала головой Зина.

— Не ты?!! — Сергеевна даже задохнулась от негодования. — Морда ты бесстыжая!

Глаза Сергеевны сейчас вытаращились, и хлопцам, с интересом наблюдающим за развивающимися событиями, показалось, будто из хорошенького котика выплыла в лице Сергеевны какая-то похожая на морское чудище рыбина.

— Бесстыжая! — кричала Сергеевна. — А еще богу молишься!

— И молюсь! И молюсь! — Зина тоже вытаращила глаза, превращаясь в рыбину. — Молюсь! Поэтому и колбасу не ворую, как ты!

— Я ворую?! — Сергеевна бросилась на Зину и, хотя та оттолкнула ее, успела-таки лягнуть.

— Дрянь! — закричала Зина. — Воровка!

И схватила Сергеевну за волосы.

Хлопцы покатывались с хохоту, наблюдая за потасовкой женщин, а дежурная крановщица Лёдя, что вошла сейчас в зараздевалье, бросилась к ним, но так и не смогла разнять.

К счастью, зазвонил телефон Промышленной станции.

Сергеевна ускользнула к нему и, разговаривая, помечая что-то в журнале, снова превратилась в хорошенького и старательного котика.

А Зина долго еще кричала об уворованной колбасе, о пьяницах, которых покрывает Сергеевна, о новом начальнике, который небось ворует тыщами и скоро попадет под суд вместе с грузчиками-пьяницами и этой воровкой… Она кричала до тех пор, пока Сват не проговорил задумчиво:

— Все люди помрут, Зина, и все ангелами станут. Одна ты в кран-балку превратишься…

Зина плюнула на пол и, кипя от негодования, вышла из зараздевалья.

— Хлопчики! — весело промурлыкала Сергеевна. — Шахунья приехала. А за ней еще один силуминчик на подходе.

Снова опустело зараздевалье.

Одна Лёдя осталась в комнате, но скоро и ее позвали на кран…

Не разбирая дороги, пробирался Карапет сквозь сбыт, когда его окликнул Термометр.

— Тимоха! Сгоняй к корешку своему в столовую! Попроси зажевать чего-нибудь!

Термометр сидел на ящике рядом со сбытовским грузчиком Антоном. Возле ящика валялись пустые бутылки. Оба были уже пьяные, но Термометр предлагал выпить еще, а Антон нерешительно мотал головой.

— Не-е… Не надо больше пить… Не-е… Я еще немцев сегодня загрузить должен.

— Ну и что? — обиженно сказал Термометр. — Подумаешь, немцы… Да они, может быть, батьку моего кокнули, а ты из-за них выпить со мной не хочешь. Правду я говорю, Карапетина?

— Как они твоего отца убить могли? — подивился Карапет. — Ты же после войны родился. Или, может, у мамы твоей долгосрочная беременность была?

— Ну и что? — отрезал Термометр. — Тем более. Получается, что я из-за гадов этих и родиться бы не смог! Ты думаешь, это лучше? А теперь с ними мир и дружба… Да на кой хрен мне такая дружба нужна? Что, не правда, да?

— П-правда! — подумав, подтвердил Антон. — Хорошо ты придумал, парень, что к нам идешь. Нам хорошие люди очень нужны.

— Да я! — Термометр задохнулся от волнения. — Да я… Я ж почему иду? Потому что тебя уважаю!

— И я тебя тоже! — сказал Антон. — И это главное, чтобы друг друга уважать. Понял? Мы кто? Рабочий класс мы! Ну и, конечно, со всеми вытекающими отсюда последствиями…

Странный и несуразный характер был у Карапета. И заключалась эта несуразность и странность прежде всего в том, что с людьми Карапет почти сразу забывал о своих бедах и горестях. Вот и сейчас… Словно и не его сердце только что захлебнулось горечью после объяснения с Варей, словно и не он брел, сам не зная куда, по складу. Он сидел рядом с Антоном и Термометром и уже не помнил ни о своей несбывшейся любви, ни о своем отчаянии… Он сидел и думал, как подкатиться к Фролу, чтобы выпросить закуси. Такой вот пустой человек был Карапет.