Владимир Караев - Частный доктор

— Блокеры и секреты за отдельную плату! — подмигнул Левон.

— Клиент платит, — беспечно отмахнулся Леша. — Погнали!

Всего за сорок минут полета, а может, и чуть меньше, ночь на улице успела превратиться из просто южной в утробу остывающей духовки. Огни аэровокзала неотчетливо мерцали в жарком мареве, а сам воздух, казалось, потрескивал, освобождаясь от дневного зноя.

Тенниска Левона моментально прилипла к спине и потемнела.

— Ты не растаешь? — спросил Леша, бросив любопытный взгляд на истекающего влагой Левона, пока они топали по расчерченной зеброй дорожке. Аэропорт в Эйлате без затей, как шашлык на рынке, — просто, быстро и сердито.

— Как же ты в Баку-то держался, а?

— В Баку во мне было килограммов на двадцать пять меньше, — пропыхтел Левон и быстро перешел на более интересную тему: — Народ говорит, бизнес у тебя прет в последнее время — только успевай мешки таскать, да?

Когда они в самолете щелкнули застежками ремней и Левон, глянув на Романова любопытным влажным восточным глазом, открыл было рот, Леша упредил его вопросы.

Заявил, позевывая, о смертельной нехватке сна и, смежив веки, ушел в притворную дрему.

Но сейчас хочешь не хочешь, а поддерживать беседу надо.

— Не жалуюсь, — нейтрально кивнул Леша.

— Он не жалуется! — хмыкнул Левон. — Ты уже лет пять как не жалуешься. А сейчас все другие жалуются. Конкуренты, в смысле. Без работы, говорят, всех оставить хочешь?

— Я тебя умоляю! — махнул рукой Леша. — Плачут они! Наши еврейские дела — лишь бы поплакаться. Как работали, так и работают.

Отшутился, ушел от ответа. Левон, правда, скорчил недоверчивую гримасу. Но весьма кстати подошли ко входу, смешались с тягучей толпой, медленно вползающей в проем дверей, а тут и лента багажа закрутилась, выплевывая багаж, — в Израиле с этим быстро.

Тема закрылась. Лешка понимал — временно. Левон обязательно влезет ему в печенки. Мысленно поставил для себя галочку: успех, хотя он никак его не афишировал, без внимания окружающих не остался.

Ладно, разберемся… ежу понятно, что это в любом случае вопрос времени.

— Лешка! Не лети, дай покурить, — взмолился Левон, когда они получили багаж и Леша во главе их маленькой команды устремился к такси. — Один хрен пять минут ничего не изменят! Да и тебе названивали бы, случись чего с твоим мэром.

Леша еще в самолете, с ударом шасси о землю, проверил телефон, или, как он его называл, «кислород».

Почему кислород? Ясно же! Стоит забыть его, оставить на пять минут вне пределов досягаемости, как начинает Романов крутить по сторонам головой, задыхаться.

Все тихо, ни одного сообщения, ни одной панической эсэмэски, слава богу.

— Ты как — держишься? — Левон поднес зажигалку к сигарете, прикрывая огонек от ветра ладонью. Красный, неприятный отсвет в глазах.

— Девять месяцев. Хотя тянет иногда… — Леша вздохнул. — Сил нет, как иногда тянет.

— А я вот, видишь, в Москве сломался. Друзья, кабаки, хавчик, сам понимаешь, выпивка. — Левон мощно затянулся, шумно выдохнул. — Два года псу под хвост… — Решительно тряхнул головой: — Ничего! Вот увидишь — брошу! Скоро! — Посмотрел на Лешу в упор: — Не понимаю, чего ты бросил! Живешь один, ни детей, ни жены. Ответственности ни перед кем никакой. Денег — выше крыши! Гуляй, пей, кури…

— Ладно! — непонятно для самого себя вспыхнул вдруг Леша. — Поехали, проповедник. Хорош болтать!

— Не сердись! — Левон примирительно выставил руки ладонями вперед. — Извини, не хотел тебя зацепить.

— Не извиняйся, не зацепил… — буркнул Леша, распахивая дверцу машины.

— Да-а… — протянул задумчиво Левон, когда белл-бой проводил их до дверей сюита Поплакова и, открыв дверь служебной карточкой, пустил их в номер: — Идиллия, однако…

В сюите стояла ностальгическая атмосфера пионерского «тихого часа».

Все следы пьяного дебоша были аккуратно ликвидированы, включая разбитую балконную дверь. Номер чисто прибран, ни одного брошенного носка в пределах видимости.

От взгляда внимательного наблюдателя из школьных учебников физики, возможно, не укрылась бы пальма в кадке — аналог российского гостиничного фикуса, — чьи листья были посечены осколками стекла. Единственный не устраненный свидетель чиновничьего безобразия.

В гостиной, раскинувшись в кресле, выкатив далеко вперед из-под задравшейся майки арбузное огромное брюхо, мощно храпел Толстый Моти. Из спальни ему вторил, не уступая в силе, невидимый с этой точки обзора Поплаков.