Владимир Караев - Частный доктор

— Работать будем, спасатель? — благожелательно улыбнулся Левон. — Ночь на дворе! — И длинно зевнул: — А-а-а… — потянулся блаженно. — Модный доктор… На себя посмотри, миллионер от медицины!

— Я бы попросил… — Леша закончил развертывание полевого военного госпиталя, оценил придирчивым взглядом результаты своего труда и поставил мысленно себе «отлично». — Считай свое бабло, а со своим я справлюсь.

Вздохнул тяжело — ничего не поделаешь! — и потряс Поплакова за плечо:

— Алексей! Встаем! Доброе утро!

Неопределенное мычание, в котором, однако, опытное ухо человека, воспитанного в русскоязычной среде, улавливало скрытое присутствие великого трехбуквенного слова.

— Давай, Алексей Николаевич! — Леша без церемоний тряханул Поплакова до клацанья зубов.

— Нахъёлядь! — громко высказался чиновник и после паузы добавил с интонацией гроссмейстера: — Мать!

— Господин Поплаков! Алексей!

— О-о… — разлепил наконец веки Поплаков и уставился на Романова мутными голубоватыми глазами.

Леша почти ощутимо увидел, как по зрительным нервам, разбрасывая по сторонам вспышки коротких замыканий, идут в мозг импульсы. Взгляд стал приобретать осмысленность, и пришло — слава богу! — узнавание:

— О-о… гас-спадин Романов… — Поплаков расплылся в улыбке. — Царь-батюшка наш, мжжно сказать…

Попробовал сесть, распахивая неуверенные объятия, но тут же грузно осел и неуклюже, словно рыбацкий баркас, завалился на бок.

— Лежите, Алексей, отдыхайте. — Леша мягко придавил Поплакова к кровати, выпрямляя его руку и разглядывая ее в поисках вен. — Сейчас мы вас, батенька, полечим маненько, все пройдет и все будет очень хорошо…

Левон сидел, скрестив руки на груди, неуловимо напоминая боксера в углу ринга перед боем.

— Что-то мне, Лешенька, хреново, — уже вполне членораздельно пробормотал Поплаков. Из глубин его большого, когда-то налитого мышцами, а сейчас просто рыхлого тела рвалась наружу нервная дрожь.

Леша втянул в себя воздух. Поморщился — многодневный перегар, но…

— Ацетоном не пахнет? — расшифровал его движение Левон.

— Слава богу! Ни ацетоном, ни мочевиной…

— Прошу прощения? — В глазах Поплакова замерцали неоновыми бликами искры разума.

— Я говорю — все в порядке, Алексей Николаевич! — улыбнулся Леша, накладывая жгут. Вены у Поплакова мощно ветвились — маленькие радости анестезиолога.

Взял из ящика розовый венфлон [9] Внутривенные канюли, «венфлоны» — пластиковые полые трубочки для внутривенного введения жидкостей и лекарств — имеют разные калибры, по цветам: от коричневого — самого крутого, до голубого — младенческого. Розовый венфлон — это как бы детская, нелюбимая крутыми спасателями всех стран канюля. .

Укол. Поплаков не шевельнулся, как и подобает правильному пацану.

Черная кровь в павильоне иглы. На месте. Зафиксировать прозрачной клейкой пленкой «тагадерма». Подключить систему. Всё.

— Мой выход. — Левон со вкусом потянулся, хрустнул шеей. — Иди, отдыхай. Приходи через час. Будет как новый.

И зашелестел упаковками лекарств, наклонившись над своим саквояжем.

— А чего делать будешь? Посмотреть можно?

— Иди-иди… Любопытный, понимаешь, — проворчал Левон как бы в шутку, но на деле всерьез. Сегодня посмотрит, завтра поймет, а послезавтра сделает без дяди Левона. — Иди, кофе пей, по набережной пофланируй… Ты когда последний раз на море был, приморский житель?

Леша неопределенно хмыкнул.

— Вот-вот… Иди, отдыхай! — кивнул ему Левон.

Лешка помедлил, затем пожал плечами — собственно, почему бы и нет? — кивнул согласно в ответ и вышел, почему-то осторожно, словно уходящий любовник, прикрыв за собой дверь. Чуть слышно щелкнул замок.

Ночь догорала.

Нет, жаркое марево, не покидающее летний Эйлат, все так же дрожало огоньками кораблей на рейде, и подмигивал им в такт с левого берега залива иорданский город Аккаба.

Все так же плыл со скамеек на набережной дымок сигарет, смешанный с неразличимой беседой и легким смехом.

Откуда-то слева доносилась порывами лихая песня с пьяным надрывом, на английском, но при этом рождающая в душе вечный «Эх-х, мороз, мороз». Справа еще слышалось глухое «Туцц…Туцц!» басов дискотеки, и по небу еще метались красно-зеленые лазерные лучи, но ночь догорала.

По набережной тек слабый людской ручеек сплошь из усталых юных пар — ни детей, ни одышливых степенных дам, ни лиц солидного супружеского возраста. Из огромной, устремленной в небо рогатки уже не летел бешено крутящийся шар с парой визжащих в нем мазохистов под садистские крики толпы внизу.