Владимир Караев - Частный доктор

Широкая спина Левона была видна издалека благодаря росту и белой тенниске. Когда-то она светилась в темноте гордым атлетическим треугольником, обрушенным вершиной вниз, — плод многолетних занятий классической борьбой. Сейчас — увы! — треугольник превратился в квадрат, сдающий свои позиции овалу.

Левон курил — привычка, вернувшаяся на свое место после двух лет ежедневной борьбы с самим собой. Вот он развернулся всем своим мощным торсом, взгляд радаром прочертил пространство и наткнулся на Леху.

«Если Инка его сторговала, — подумал Леха, легкая улыбка осветила изнутри глаза, — он, как только меня увидит, задерет возмущенно подбородок».

Густая, иссиня-черная ассирийская борода Левона воинственно взметнулась вверх, нацеливаясь острым концом на Лешу. Он развел руки в стороны, призывая небо и высшие силы в свидетели своей правоты, и сделал первый шаг навстречу Лешке.

«Сейчас поймет, что раз он здесь, значит, сам согласился, никто его насильно в наручниках не тащил и, следовательно, возмущаться мной нечего, а надо жаловаться на сучку Инну».

Щеки Левона надулись, словно у обиженного ребенка, а мощные ноздри взволнованно затрепетали, но тут же застыли.

«Дошло — факт приезда говорит сам за себя: сучка знает его истинную цену, и виноват в этом он сам. Жаловаться хозяину сучки — глупо, если не унизительно, означает полный крах и капитуляцию».

Лицо Левона, как, впрочем, и почти всех, с кем Лешке приходилось сталкиваться (спасибо тебе, Лазари!), читалось, словно школьный букварь.

Разведенные в стороны руки, только что призывавшие в помощь небесные силы, развернулись теперь ладонями к Алексею, и Левон экспансивно потряс ими в воздухе, подчеркивая жестом радость встречи:

— Леша, дорогой, тысячу лет! — Левон говорил на правильном русском, но с неотчетливым, мягким бакинским акцентом, на который накладывалась еще и певучесть иврита.

Это придавало некое очарование его речи и, как ни странно, дополнительный вес его словам, когда он беседовал с больными. Они послушно следовали его советам, как бандерлоги за Каа, — для нарколога плюс немалый. Имя Левона передавалось с трепетом по цепочке и обрастало легендами — возникло стойкое убеждение в успехе его лечения и полном отсутствии неудач.

Он прирастал клиентами, все чаще задумывался о переезде в новый дом, где его многочисленным и шумным домочадцам — жене, теще, трем детям, кошке, двум здоровенным псам, попугаю-матерщиннику и постоянно проживающей в доме под видом прислуги любовнице (какая из двух ее функций была первичной — не знал никто, а сам Левон молчал партизаном) — было бы просторно и вольготно.

В кругу друзей ходили упорные слухи, документально, впрочем, ничем не подтвержденные, об обоюдном знании его женщинами своих функций, их молчаливом согласии на такое разделение домашних забот и вполне мирном, если не сказать идиллическом, сосуществовании.

Сплетни на эту тему в мужском кругу друзей Левона мгновенно превращали их из крепких, состоявшихся мужчин, солидных глав семейств, в шипящих баб с черными от полыхающей в них зависти глазами.

Женщины Левона, — судачили обычно друзья за обильным столом (в отсутствие героя, конечно), — перебрасываются за домашней работой — постирушкой, варкой борща — звонкими шутками-прибаутками по поводу его мужских качеств с полным взаимопониманием…

Мрачнели лицами, вздыхали и выпивали по полной, до дна, не чокаясь… Поминки по своей ушедшей молодости.

Рукопожатие Левона было крепким, но не чрезмерно.

— Привет, дорогой! — Лешина улыбка — его фирменный торговый знак. Собеседник мгновенно чувствовал искреннюю расположенность Лешки к нему и светлую радость от встречи именно с ним, единственным и неповторимым.

Устоять перед ней было невозможно, и Левон просиял в ответ.

— Левон, родной, ничего не забыл?

— Обижаешь, начальник! — осклабился тот на тюремный манер, указывая на чемоданчик, и перешел на рыночный говор с азербайджанским акцентом: — Всё здесь! Дормикум, вабен, валиум… всё есть, э! Бери что хочешь…

— Как это? — удивился Лешка, приостановился. — И это всё?

— А что еще? — пожал плечами Левон, наивно хлопнув ресницами. — Больше ничего на этом этапе не надо…

— Черт! — огорченно цокнул языком Романов. — Ни тебе блокеров, ни другой экзотики… Знал бы — один бы справился…

И спохватился — уж больно невинным был взгляд Левона.

— Ты кому заливаешь, лиса старая? — ухмыльнулся Романов. — Куда ты без блокеров и прочей твоей секретной атрибутики, а?