Игорь Родин - Совесть палача

— Стреляй! — приказал скорпион, когда дуло посмотрело ему в лоб.

Я опять надавил на сталь крючка и понял, что палец еле шевельнулся, но сопротивление металла пружины было настолько огромным, что выжать весь его ход оказалось абсолютно невозможным. Как космонавту при старте попытаться встать из кресла. Огромная гравитация и перегрузка придавили моего указательного космонавта к скобе пистолета. И никак не выходило выстрелить.

— Не… Не могу… — вымученно выдавил я сквозь зубы. — Не получается…

— Стреляй!! — нахмурился скорпион и вскинул руки.

Он крепко ухватил мою ладонь с пистолетом, зафиксировав твёрдо положение. Так, чтобы дуло оказалось напротив середины его лба. Своими большими пальцами нащупал мой указательный, немо побелевший на крючке. И аккуратно повёл от себя, надавливая. А я замер, совсем потеряв контроль над своим телом, превратившись в ватную куклу. Если бы он сейчас вырвал у меня оружие, я бы всё равно остался недвижимым соляным столпом. И что странно, остальные даже не дёрнулись от такой вольности. Просто замерли, превратившись в зрение. Но, он не желал обороняться и защищаться. Он жаждал освобождения. И упрямо, медленно давил на мой палец.

Выбрал мёртвый ход.

Странное название для этого промежутка в движении механизма спуска. И очень определяющее. Мёртвый ход — то, что деталь движется в промежутке от спокойного положения до самого выстрела. Пока он идёт, человек на другом конце пистолета ещё жив. Так что название бездушно техническое и совсем не верное. Это потому, что ход почти всегда необратим, и потому в конце движения, в логическом своём завершении человек всё равно становится мёртвым. Безнадёжный, мёртвый ход судьбы.

Мрак совсем заматерел. Я видел лишь неясные черты частей его лица. И чёрные, бездонные провалы глаз, струящих в камеру смерти новую и новую тьму. Затаил дыхание от спазма в трахее. Все звуки пропали, гасимые плотной ватой черноты. И в этой оглушающей тишине разрывающим уши треском щёлкнули составляющие моего «Нагана», срывая курок с длинным шип о м бойка в краткий фатальный полёт до патронного капсюля.

И грянул гром.

Тут же руки скорпиона слетели с моей ладони, освободив её, а тьма прыснула в углы, мгновенно впитавшись в поры резины. И снова пролился нормальный свет из зажужжавшей под потолком лампы. А тело Кузнецова выгнуло в пояснице, будто он вдруг резко вскинул голову вверх, увидев там врата к свободе. И рухнуло на резиновый упругий пол.

Он лежал прямо, сдвинув ноги и немного раскидав руки в стороны. Во лбу, прямо в середине, теперь была аккуратная дыра с чуть опалёнными краями. Позади, на стене осталась красная аппликация с потёками и маленькими бело-розовыми кусочками. Как мгновенный кадр салюта, теперь понемногу начавший оплывать. Лицо же было безмятежно счастливым, он закрыл глаза и чуть улыбался. Будто удрал теперь от всех нас навсегда.

Я понял, наконец, своё настоящее предназначение. Я — проводник. Харон, перевозящий в этом полузагробном лабиринте души людей на волю. Всё опять наизнанку. Я, начальник этого страшного замка Иф, главной и определяющей задачей которого является лишение людей свободы и, как венец справедливости и возмездия, лишение самой жизни, как главной и единственной их ценности, забирая её, на самом деле выпускаю их из этих неприступных бастионов неволи, высвобождаю души из бренных тел, даю им самую полную и настоящую свободу. Свободу от вины, от страданий, от этих несовершенных разлагающихся заживо туловищ. Перевожу их в новый, совершенный, чистый и прекрасный мир полного вселенского покоя. Дарю им истинное всепоглощающее счастье. А прежние мои сомнения были лишь глупыми мыслишками поверхностного бытового обывательского восприятия, ограниченного шорами идеологии, подгоняемого коваными шпорами законодательств, под флажками бессмысленных присяг и клятв.

— Умер, — сообщил скорбно снизу Манин, послушав сердечный ритм.

А я облегчённо выдохнул. Ничего не сказал, а просто повернулся и вышел из душевой.

Такой поворот случился со мной впервые, и он одновременно пугал меня и успокаивал. Ведь нажать на спуск я просто физически не мог. Будто паралич охватил. Если рассуждать, развивая эту тему, то спустя время я всё равно смог бы собраться и заставить себя выстрелить. Я на это надеялся. Только скорпион сам взял всё в свои руки и фактически застрелился. Какая разница, у кого в руке был пистолет? Нажимали-то его пальцы. Не важно. Важно то, что теперь, когда этот непомерно тяжкий груз соскользнул с моих плеч, я твёрдо поклялся себе в дальнейшем не поддаваться эмоциям, какого бы распрекрасного человека мне не пришлось бы казнить. Раз он попал ко мне в душевую, такова его судьба. И не мне переписывать её наново. Где-то вращаются незримые шестерёнки более высокого, провидческого порядка, и они определяют истинную виновность и скрытый ход всего вектора. По их неисповедимому мнению, казнь должна непременно свершиться, если до этого дошло. А я, как блестящий сталью и маслом винтик, должен лишь бесстрастно нажимать на свой механизм для вызова смерти. Звоночек в дверь на тот свет. И перевозить души через границу бытия. И тогда всё наладится и успокоится. Лев будет спать в сердце лабиринта, конвейер на пароме через Стикс исправно работать, а я тихо и мирно доживу до пенсии и после этого мига постараюсь просто всё забыть. И стать кем-то новым. Тем, кто ничего не знает и не помнит ничего о том, что с ним происходило в этих закоулках мрачного тюремного Аида. Исчезнут безрогие минотавры, высохнет страшная река, коллекция насекомых развеется по её потрескавшимся грязным просторам, сгинет и истлеет в прах. Тогда я обрету свой персональный вселенский покой. Потому что тогда мой лабиринт с лёгким сердцем станет саркофагом.