Дженни Хан - Око за око

Автомобили уже заехали в грузовой отсек, и остались только пассажиры, выстроившиеся в очередь, чтобы зайти на паром. Мы с Ривом встали в конец очереди, он – впереди, а я – сзади. Затем подошли ребята из класса и остановились в нескольких метрах от нас. Они передали Риву его тетрадь, и Рив пробормотал «спасибо». Ребята собрались уходить.

Не знаю, откуда взялся этот приступ смелости. Может, потому, что между нами все было хорошо, или оттого, что я хотела поставить Рива на место и заставить его признать, что происходит, а возможно, потому, что из наших разговоров я знала: ему все равно, что о нем подумают.

Лишь одно я знала наверняка: Рив начал называть меня Большим Яблоком и всеобщая ненависть ко мне разгорелась как пожар. Но если он покажет хоть кому-нибудь в классе, что между нами все хорошо, то эта травля может закончиться так же быстро, как и началась. Вот какое влияние он имел на окружающих.

Я сделала шаг вперед, чтобы оказаться с Ривом бок о бок, и крикнула ребятам вслед так громко, как только могла: «Да, мы друзья! И что с того?». Затем я одной рукой обняла Рива за плечи и улыбнулась.

Рив ошарашенно на меня уставился, затем моргнул, и его удивление сменилось яростью. Он закричал: «Отвали, дура!» – и отшатнулся от меня. Потом уперся мне в грудь ладонями и изо всех сил оттолкнул меня к ребятам.

Сила толчка была невообразимой. У меня не было шансов. Кроссовки заскользили по гравию. Парни поспешно разошлись в стороны, отходя от края причала. Я пыталась поскорее приземлиться, удержаться от падения в воду, но продолжала лететь назад. Крошечные занозы впились мне в ладони, и от боли я начала хватать ртом воздух. Это был последний вдох перед тем, как я плюхнулась в воду.

Она была такая холодная, что я едва могла дышать. Я чувствовала, что руки в крови, потому что кожа горела, несмотря на холод воды. Я слышала их заливистый смех.

– Она похожа на ламантина!

– Эй, ламантин! Решила поймать рыбку на обед?

– Плыви! Плыви к берегу, ламантин!

Я молотила руками и ногами, пытаясь выбраться на берег. Но моя одежда весила килограммов пятьдесят, и мне едва удавалось держать голову на поверхности. Я хватала ртом воздух и захлебывалась соленой водой.

Прибежали работники порта, один из них бросил мне спасательный круг. Чтобы меня вытащить, им понадобилось два круга. Пассажиры парома выстроились у края пристани и наблюдали за происходящим.

Как только я оказалась на суше, меня стошнило несколькими литрами соленой воды. Тогда ребята наконец-то перестали смеяться и отошли подальше. Единственным, кто не проявлял к спектаклю никакого интереса, был Рив.

У меня кровоточили руки, одежда была мокрая, тяжелая и грязная, на ботинках остались следы от рвоты. Я не сразу обратила внимание, что футболка стала полностью прозрачной и прилипла к моим жировым складкам. Я начала дрожать, но мне не было холодно. Я чувствовала, что вот-вот сорвусь. И наконец не выдержала – начала плакать так, что не могла остановиться.

Работник порта помог мне подняться на галерею, а затем ушел за одеялом для меня. Вернулся он со стопкой коричневых бумажных полотенец из туалета. Я пыталась высушиться с их помощью, но, намокая, они распадались на липкие комочки.

Все это время я всхлипывала.

Рив тоже был там, на галерее. Он сидел в первом ряду, на том самом кресле, под которым вырезал свое имя, и смотрел в окно прямо перед собой, на появляющийся вдалеке Джар Айленд. Он не обращал на меня внимания и не признал того, что сделал. Даже ни разу не обернулся, несмотря на то что я так сильно плакала.

Мы причалили к Джар Айленду, и Рив сразу же вышел. Я подождала, пока сойдут другие пассажиры, а затем улизнула с парома и спряталась за почтовым фургоном, который ждал заезда на борт для поездки обратно на материк. Я видела, что мама ждет меня. Когда Рив сошел с парома, она ему помахала. Он не помахал в ответ. Сделал вид, что не заметил ее.

Я знала, что, не обнаружив меня в порту, мама останется здесь и будет ждать, что я приеду на следующем пароме. Я бы не вынесла, если бы она увидела меня в таком виде. Не хотела, чтобы она знала, что мальчик, о котором я так много ей рассказывала, тот, кого мы возили поесть мороженое в тот дождливый день, так поступил со мной.

Я решила тайком пробраться домой, переодеться и сделать вид, что вернулась на следующем пароме. Мама никогда не узнает, что случилось. И папа – тоже.

Я сошла с парома, согнувшись и прячась за въезжающими на борт машинами. Покинув парковку, я, пыхтя, поднялась на холм, на котором стоял мой дом. Кроссовки хлюпали при каждом шаге. Я могла думать лишь о том, как Рив относился ко мне все то время, когда мы были вдвоем. Как будто я была ему не безразлична. Как будто мы были друзья. Не могла представить, как буду смотреть на него следующим утром. Не только из-за того, что он мне сделал, но и потому, что знала: теперь между нами все кончено. Как бы жалко это ни звучало, Рив был единственным другом, что у меня остался.