Дженни Хан - Око за око

– Итак, чем хочешь сегодня заняться?

– О, а ты не работаешь?

Я думала, она занята. Надеялась.

Ренни мотает головой.

– Терри сказала, что поменяется со мной. Сегодня я хочу поразвлечься! – говорит она писклявым умоляющим голосом.

Я хмыкаю, делая вид, что думаю. На самом деле я просто хочу пойти домой, лечь в постель и мечтать о том, как еще можно отомстить Алексу. На уроках я постоянно отвлекалась, представляя, как это будет потрясающе, когда мы наконец-то примемся за него. Это своего рода психотерапия. Я не была так счастлива с тех пор, как… в общем… уже давно.

Вчера за обедом Ренни заметила, что я улыбаюсь сама себе, и спросила:

– Что это ты такая счастливая?

Я чуть не подавилась роллом с курицей. Я никогда раньше не хранила такой большой секрет. Когда мама планировала вечеринку-сюрприз в честь папиного пятидесятилетия, я так боялась проговориться, что две недели страдала от болей в животе. Каждый вечер, увидев отца, я лишь повторяла про себя: «Ничего не говори, ничего не говори» . Я боялась, что слова вылетят сами собой лишь потому, что я так сильно старалась оставить все при себе.

Но мне удалось выкрутиться. Я сказала Ренни, что думала о том, куда мы поедем в мае после выпускного. Мы уже давно это планировали: поехать куда-нибудь вдвоем, только она и я.

– Больше всего мне хотелось бы на Фиджи! – сказала я. – Или на Мальдивы.

Я больше никогда не смогу относиться к Ренни так, как раньше, но в каком-то смысле рада, что у меня есть время этого не показывать. Больше всего зла я держу на Алекса, и сейчас все мое внимание сфокусировано на том, чтобы отомстить ему.

Какая-то часть меня, из ностальгии по былым временам, хочет рассказать Ренни о том, что мы задумали. Она пришла бы в восторг от нашей затеи. Не сомневаюсь, она придумала бы кучу сумасшедших способов отомстить Алексу, которые мне и за миллион лет не пришли бы в голову. Но, разумеется, мне нельзя ничего ей рассказывать, потому что, когда мы закончим с Алексом, Ренни будет следующей.

Сейчас главное – сохранять спокойствие. Я должна вести себя как обычно, чтобы никто не заподозрил, что я что-то задумала. Это самое важное: никто не должен узнать, никогда.

Ренни спрашивает:

– Поужинаем у меня? А потом придумаем, что делать.

Я улыбаюсь и говорю:

– Конечно!

Я оставляю машину на школьной парковке, и Ренни отвозит нас на своем «джипе» к себе в квартиру. Ее жилой комплекс называется «Чайки», большие буквы освещаются прожекторами. Главный вход красиво украшен цветами и зелеными кустами. Но, когда проходишь дальше и оказываешься у ворот, все уже не так мило. Раньше для въезда надо было вводить код, но ворота все лето были сломаны. Сейчас они просто связаны веревкой. Папа не любит, когда я сюда прихожу, особенно после того, как прошлой весной здесь ограбили несколько квартир.

– Кто-нибудь должен починить эти ворота! – говорю я, пока мы въезжаем.

Я достаю из сумочки виноградный леденец и разворачиваю его. Предлагаю Ренни лизнуть первой, но она отказывается.

– Это небезопасно! – добавляю я. – Кто угодно может войти.

Ренни пожимает плечами.

– Управление здесь отстойное. Помнишь, как долго мы ждали, чтобы нам починили душ? Мама снова говорила о том, чтобы уехать с острова в конце года.

Я вытаскиваю леденец изо рта.

– Серьезно?

– Алло! Она еще прошлой весной хотела переехать, когда нам повысили арендную плату.

Я помню: мы плакали и умоляли миссис Хольц передумать. Я даже предлагала Ренни жить со мной весь выпускной класс. Увидев, как сильно ее дочь хочет остаться, миссис Хольц наконец-то сдалась.

– В любом случае сейчас она встречается с каким-то Риком с материка. У него свой ресторан! – Ренни корчит гримасу. – На самом деле он управляет грязной забегаловкой с сэндвичами или чем-то вроде того. Мама каждые выходные там торчит и уже целое состояние потратила на билеты на паром. И я слышала, что она ищет риелтора. Видимо, хочет сдать галерею, когда в июне истечет срок контракта.

– Твоя мама любит галерею слишком сильно, чтобы отказаться от нее.

– Это правда, но в последнее время дела идут очень плохо, – говорит Ренни. – Не забывай, мне исполнилось восемнадцать. Мой отец-беглец больше не будет высылать нам чеки на мое содержание.

Я молчу. Каждый раз, когда Ренни упоминает отца, я не нахожу что сказать. Он ушел, когда ей было три года, и с тех пор она видела его всего два раза. Раньше он звонил в день ее рождения, но перестал с тех пор, как заново женился и завел детей. Теперь он где-то в Аризоне. Ренни почти не говорит о нем, а если и говорит, то называет его отцом-беглецом.