Затаив дыхание и не глядя друг на друга, приятели ловили каждое его слово. По их лицам можно было проследить все перипетии сцены у парковой решетки. Счастливая уверенность прочно овладела их сердцами, но они все еще были не в состоянии осознать происшедшее. Лишь с трудом постигали они свое счастье, не в силах выразить его словами, и даже дышали с трудом. Наконец Стеклянный Глаз, глубоко вздохнув, поднял обе руки и уронил их на стол. Портной судорожно глотал слезы.
— Эх ты, глупыш, — сказал, волнуясь, секретарь, сам готовый заплакать.
На ясном небе сияло утреннее солнце, освещая на берегу реки три мумиеобразные фигуры, облепленные грязью.
Секретарь, который до войны два года работал в банке кассиром, боялся, что у служащего могут возникнуть подозрения, если он пойдет разменивать стофунтовую банкноту в таком виде.
— А булочник или мясник — те наверняка кликнут ближайшего полицейского.
— Но разменять ее мы должны, ясное дело. Мы же не можем голодать, имея две тысячи марок в кармане.
Стеклянный Глаз предложил выход. Не прошло и минуты, как трое голых мужчин уже стояли на коленях на берегу реки: чистая вода замутилась. Они тщательно все выстирали — кусок мыла у них еще сохранился — и разостлали костюмы и рубашки на солнце.
Через час портной, натянув на себя костюм, еще немного влажный, взял остальные вещи под мышку и пошел в маленькую портняжную мастерскую. Он попросил хозяина разрешить ему отутюжить вещи. Друзья ждали его у реки под ивами.
У брюк появились складки, рубашки стали мягкими, как шелк.
А затем они отправились в парикмахерскую.
— Нет, сначала займитесь, пожалуйста, вон с тем господином, мы охотно подождем, — великодушно сказал Стеклянный Глаз.
План их заключался в следующем. Побритый и отутюженный, секретарь сбегает в банк и выручит их, разменяв деньги. Но вскоре выяснилось, что предосторожности были излишни.
— Вам чертовски повезло, — тотчас же сказал банковский служащий. Он, как и каждый житель городка, уже давно знал об истории со стофунтовой банкнотой.
Все трое разразились неудержимым смехом, когда взглянули друг на друга, а Барашек начал проделывать безумные прыжки: после бритья их черные от загара лица вокруг ртов будто попудрили. Они стали похожи на клоунов.
Ближайшим же поездом друзья уехали в Гамбург.
Однажды утром, спустя две недели, преодолев все препятствия в консульствах, пароходных агентствах и бюро по эмиграции, они стояли на набережной в белых костюмах и сандалиях и рассматривали стоящий на рейде пароход, который должен был доставить их в Южную Америку. Переезд, включая питание, они уже оплатили.
Стеклянный Глаз высказался за сандалии. Они дешевы и производят какое-то экзотическое впечатление. Белые костюмы — каждый по шесть марок — просто необходимы в тропиках, об этом он читал.
По приезде в Гамбург секретарь с согласия товарищей взял из двух тысяч марок десять и вставил себе искусственные зубы, взамен тех двух, которые он потерял в драке с представителем биржи труда. Он хорошо выглядел в белом костюме и сандалиях с лихо закрученными вверх усиками. Ему всегда хотелось слыть человеком небрежно-элегантным, который следит за собой просто так, между делом.
Они вернулись в маленькую портовую гостиницу, где все трое за марку восемьдесят пфеннигов в сутки занимали чердачную каморку с тремя тюфяками, набитыми сеном. Здесь они сняли свои белые костюмы, которые надели сегодня для пробы, чтобы посмотреть, как будут выглядеть потом, в тропиках.
Барашек, с интересом наблюдавший все эти необычайные изменения, не отходил ни на шаг от Стеклянного Глаза, будто знал, что предстоит, и боялся, как бы его не оставили.
С особой тщательностью и самозабвением упаковывали они свое имущество в маленький сундучок, так и оставшийся наполовину пустым. Стеклянный Глаз хотел бы еще кое-что приобрести, и прежде всего три револьвера. Но секретарь сказал, что наличные деньги всегда лучше.
Из оставшихся пятисот марок они решили не тратить ни пфеннига, пока не прибудут в Буэнос-Айрес.
Портной и секретарь несли сундучок. Стеклянный Глаз и Барашек шли следом.
Слова Стеклянного Глаза: «Здесь нам так или иначе крышка, а там — может, и нет» — стали их девизом. Они играли вслепую. Но хуже быть не могло, им и без того было уже совсем плохо.
Особенно ясно они осознали эту мысль, когда огромный пароход вышел в открытое море и они, стоя на палубе, смотрели на удаляющуюся землю.
Читать дальше