Владимир Саламаха - 3. Если упадёт один...

Иосиф места себе не находил. Как так?.. Отвернулся от нее, а я, дурак, на все со стороны смотрю, будто меня не касается, будто никто он мне.

Текля красавица была, работящая. Так вот, обесчестил ее Авдей, а через какое-то время разузнал Иосиф, что тот повезет Теклю в Дубосну венчаться. Пришел ко мне, мол, пойду на дорогу, перегорожу. Смотрит на меня, а я молчу. И пошел. А я не пошел с ним. Девку Иосиф не вернул, а Авдеевы дружки едва его не убили. Мне надо было тогда с ним пойти, Валик, надо было, а я...

— Он же не звал.

— А на такое дело не зовут, если друг, сам должен пойти.

— Наверное, друзьями не были.

— Были, Валик, были.

— Тогда я не знаю, дед, ничего не понимаю.

— Здесь понимание одно: жизнь у него и у нее сломана. А пошел бы я с ним — вдвоем отбили бы Теклю.

— Потому и в церковь тебе надо? Ты же, дед, кажется, не очень веришь.

— Нет. Церкви это не касается. Просто хочу зайти, постоять, посмо­треть. Хочу увидеть, как люди верят. Старый уже. Много грязи за жизнь на душе накопилось, церковь грязь не смоет, если сам не смоешь. И люди не смоют.

— Какие люди, деда? Тебя уважают. Чуть что — Ефим Михайлович ска­зал, Ефим Михайлович знает, Ефим Михайлович посоветовал.

— Ну, это те, кто знает, какой я сейчас. Но и другие люди есть. Тот же Иосиф, Текля, если жива: сослали ее с мужиком неизвестно куда, раскула­чили его.

— С Авдеем?

— С ним. А куда же ей было деться? В то время, если кто выжжет на девке клеймо блудницы, так до гроба. А девку можно и обманом обесчестить. Позже я узнал, что Авдей опоил Теклюшку какой-то гадостью и обесчестил.

Умолк старик. Молчал и Валик. Долго молчали. Не думал парень, что столько лет деда Ефима может тревожить то, что когда-то было в его моло­дости: не поддержал друга в беде. Хотя, трудно представить — что беда? Ну вышла девка за другого, и если бы не хотела, так разве поехала бы с ним венчаться? И зачем надо было Иосифу вмешиваться в судьбу уже чужой ему девушки? Но если послушать деда Ефима, получается, что не так все просто: Иосиф и Текля любили друг друга. Но случилось ужасное: не разобрались в своих отношениях, расстались. А он, Ефим, оказывается, мог бы помочь им, но не захотел. Почему?.. Вот в чем вопрос.

На следующий день (ночевали на берегу у костра), когда собирались плыть дальше, Валик спросил старика, почему он тогда не пошел с Иосифом.

— Я, как и все, сплетням поверил, — сказал Ефим. — Не хотел, чтобы Иосиф с ней был, раз она такая. А правда в том, что смалодушничал я, мне это позже открылось, и уже ничего нельзя было изменить.

К Кошаре подплывали в полдень. Что до хутора недалеко, Валик понял по тому, как Ефим начал внимательно всматриваться в левый берег, поросший деревьями. Смотрел, будто боялся не узнать место, где надо пристать: а вдруг они его уже миновали.

— Валик, табань! — крикнул старик, да так громко, что тот от неожи­данности вздрогнул. — Говорю, греби назад. Проскочили протоку. Видишь? Поворачивай, давай кормой в траву. И осторожно, следа в траве от лодки не видно, сильно не мни траву. Не надо, чтобы кто-нибудь посторонний знал об этом месте.

А через какое-то временя, спрятав в заводи в тростнике лодку, даже не взяв с собой рюкзаки с едой и теплой верхней одеждой, Ефим и Валик по при­прятанным в топи плахам шли через болото к хутору.

Плахи Ефим отыскал быстро, нащупав длинной палкой твердое в топи, затем на шаг сбоку — вторую, третью. Так плахи могли положить только три человека: хозяин хутора Антон, он, Ефим, который когда-то работал у него и знал секрет пути, и Иосиф. Иосифу о том, как пройти через болото, рассказал Ефим, вернувшись с хутора, когда ходил сюда, чтобы забрать к себе детишек. (А надо ли было? Ведь детишек от родителей оторвал бы. А тогда думал, что надо.) О том, что дорогу сюда знают дети и внуки Антона, Ефим не думал.

14

Они долго стояли на пригорке, за которым лежала усадьба. Стояли там, где когда-то начиналась тропка через поле к дому. По той тропке, когда был молодым, ходил и Ефим. Но теперь она была еле заметна, заросла травой. Справа, шагах в пяти от нее, струился родничок. Из него вытекал ручеек, бежал вниз к речке.

Родничок был обложен камнями, этакой подковой, что удивило Ефима: при Антоне здесь был сруб в два веночка, а под ним — желобок. Помнил, что уже в тридцать седьмом, когда приходил сюда за детишками, сруб вокруг родничка был подгнивший, рядом лежали свежие плахи. Наверное, Антон собирался его заменить, но не успел. Антон любил все делать из дерева, гово­рил: «Дерево дышит».