Елена Афанасьева - О любви я молилась

И вот крой чем можешь! Крыть просто нечем и незачем. С таким же успехом я могла бы объяснять, что я не жираф. От такой наглости я немею, тупею, задыхаюсь от возмущения и, объятая праведным гневом, решаю вывести подлеца на чистую воду. Я начинаю за Димой наблюдать, а затем — и откровенно следить. Сначала я обращаю внимание на то, что он теперь регулярно берет на работу сигареты, хотя курильщиком не является, скорее, он противник курения. Правда, иногда в выходные на даче мы можем выку­рить после кофейку по сигаретке. Вот и все. Вчера же, в воскресенье, когда возвращались с дачи, он остановил машину у киоска специально для того, чтобы купить сигарет, а сегодня, после первого рабочего дня, я потихоньку заглянула в карман: в новой пачке не хватает шести сигарет, значит, три раза курили на пару — угощал свою даму, ибо один он столько не выкурил бы, все-таки некурящий. Я выясняю у Димы, где у них на работе место для куре­ния, поскольку внутри архива курить запрещено. Курят на заднем крыль­це. Я нахожу удобный наблюдательный пункт позади архива и несколько часов наблюдаю за крыльцом. Дима там не появляется ни разу, хотя другие курильщики на крыльцо выходят регулярно. Зато в этот день я недосчиты­ваюсь восьми сигарет. Начинается разборка. Для пущей убедительности я утверждаю, что слежка длилась целый день. «Угощал знакомых», — пари­рует Дима.

— Где угощал, если вас не было на крыльце?

— А пошла ты.

Далее Дима не считает нужным объясняться и уходит, возмущенный моим поведением и слежкой.

Я пробую выяснить, где может быть место для его встреч с любовницей. Два-три раза мне удается незаметно проскользнуть в архив с заднего крыльца и обследовать подвальные помещения, даже замираю там в разных точках в обеденный перерыв (ведь я знаю точно, что они видятся в это время, — об этом мне говорят мои ощущения, мое рвущееся от боли сердце, мои звонки ему на сотовый, на которые он не отвечает, ибо «отключен»), но и это не дает никакого результата.

С той поры прошло две недели. Такой срок я дала себе, чтобы все это терпеть, хотя каждый день и спрашивала себя: «Зачем мне продлевать страда­ния?» И каждый день был невыносим. А следующий — был еще невыноси­мее... Но так хотелось. даже не возмездия, нет — торжества справедливости. Пусть даже это звучит высокопарно. Не удалось. Не вышло. Не получилось. Торжества справедливости не получилось. Ну что ж, придется обойтись без «торжества», зато есть повод для другой радости — я могу, наконец, прекра­тить свое страдание!

И вот, вернувшись домой из архива после очередной слежки, измученная, замерзшая, измотанная физически и духовно, я дожидаюсь Диму с работы — жду его с особым нетерпением — чтобы почти с порога бросить, прокричать с плохо скрываемой злой радостью:

— Все. Расстаемся!

Да, Дима, пуд соли мы с тобою не съели и уже не съедим!

Кто Диму остановит?

За месяц до того, как я приняла решение с Димой расстаться, решила я пожаловаться свекрови на ее сына — попыталась объяснить, что у нас пол­ным ходом идет крушение отношений, семьи и что ответственность за все это ложится на него, на моего мужа. Намекнула на измену. Евгения Владимиров­на только языком поцокала в свойственной ей манере:

— Не верю. У меня хороший сын.

— Может быть, сын он и хороший, а вот муж! Разве две его предыдущие семьи не из-за его измен развалились? По этой же причине расстается он и с третьей женою, со мною!

— Вы меня на вашу свадьбу не позвали, и в ваши отношения я вникать не собираюсь, — отрезает свекровь, попутно припоминая затаенную обиду: ведь приглашение на регистрацию брака ей было сделано лишь за пару недель до события, но к тому времени она уже обзавелась билетом на Украину, собрав­шись ехать к дочери. В результате наш тщательно подготовленный сюрприз провалился: отложить поездку свекровь не захотела, да и разобиделась, что ее так долго держали в неведении по поводу предстоящего бракосочетания. Впоследствии она по всякому поводу, кстати и некстати, припоминала, что свадьбу, пусть и символическую, сыграли в ее отсутствие. — Я на вашей свадьбе не была, — повторяет Евгения Владимировна, — и мне ваши разбор­ки неинтересны. Захотели — поженились, захотели — разошлись. Это ваша жизнь, а не моя. А своего сына я хорошо воспитала, и я его знаю.

В общем, в горе моем свекруха мне не подмога и не советчик! Иду к Диме:

— Ты матери сказал, что от меня выезжаешь?

— Сказал.

— И что? — я втайне все-таки надеюсь, что муж от мамаши в кости полу­чил. Увы!