Елена Афанасьева - О любви я молилась

Мысль о том, что я гублю себя безвозвратно, конечно, присутствовала на заднем плане сознания, но трогала меня лишь мимоходом, — важнее было заглушить боль сиюминутную и всегда внезапную, которая резким порывом врывалась в душу почти по часам — по часам их свиданий. И я никак не могла этому противостоять, ибо душа и аура, и вся моя энергетика были настроены на частоту энергий моего мужа! Так что я хватала пачку сигарет и неслась наверх, на площадку восьмого этажа, и смотрела на чудесный, любимый мною пейзаж, невидимый из-за льющихся слез. Эх, отольются ли мои слезки тем, кто был их причиной? Об этом я каждую минутку спрашивала у Бога, а еще пытала его о том, когда наступит и наступит ли конец моим страданиям. Хотела я лишь правды и честности в отношениях и просто снисхождения к моему страданию. А мечтать о его прекращении было, наверное, такой же недоступной реальностью, как увидеть алые паруса. И все же и тогда я зла своим врагам не желала. Прежде чем обвинить, прежде чем разогнаться на злое в душе, я говорила «стоп» и искала оправдания другим. Разве можно винить кого-то за любовь? А любовь — это и есть высшее оправдание!

Нужен ли мне психотерапевт?

Моя дочка, Зарина, в ужасе от того, что со мною происходит!

Каждый день она наблюдает за тем, как я мечусь, как страдаю. Выслу­шивает все мои донесения «с поля боевых действий», все мои откровения и признания о том, как развиваются, а точнее, сворачиваются, мои отношения с мужем. Я рассказываю ей во всех подробностях о том, что говорила гадалка, и порядком надоедаю разговорами о порче, чарах, черной и белой магии. Когда ночью меня мучает бессонница и мною овладевает неконтролируемое возбуж­дение, я иду спать к дочери. Поначалу она ворчит и ругает меня, поскольку высыпается плохо, а работать ей надо много. Но постепенно смягчается и сама приглашает к себе спать, видя, что ситуация стала совершенно критической, и я, оставшись наедине со своим страданием, с ним уже не справляюсь.

О том, что моя дочь мне сопереживает, я скорее догадываюсь, чем чув­ствую, ибо открыто она свои чувства не выражает, но начинает усиленно давать разные советы — сходить к врачу, в баню, в церковь, попить что-либо «для мозгов», например, но-отропил или «от нервов», например, настойку пиона. Заваривает валериану и носит мне ее ежедневно. Начинает настаивать на визите к психотерапевту.

В душе я только улыбаюсь всем этим маленьким и деликатным ухищрени­ям, направленным на то, чтобы помочь мне выйти из кризиса. Как мне объяс­нить дочери, что дело не в нервах, и психотерапевт для меня в этой ситуации «как мертвому припарка». Я не могу погрузить ее во все те потоки энергий и ощущений, которые колесят во мне ежедневно, но отнюдь не беспричинно. И которые, между прочим, четко доносят до меня суть происходящего.

Наконец, с огромной долей скептицизма, и скорее, чтобы доставить доче­ри удовольствие, а не по убеждению, я соглашаюсь на визит к психотерапевту, и восьмого ноября мы вместе отправляемся к специалисту, которого кто-то Зарине порекомендовал.

Мой рассказ врачу больше похож на отчет, и я веду его во всех подроб­ностях от самого начала событий: рассказываю о моих снах, о «занозе», об ощущении бесповоротности потери и о том, как невидимая сила растягивает меня с мужем по разные стороны жизни.

Врач спокойно и внимательно меня слушает, все время согласно и ритмич­но кивая головой. Я никак не могу взять в толк — то ли она действительно со мною соглашается, то ли у нее подход такой, чтобы не обижать, а поддержать пациента. Наконец я не выдерживаю это немое одобрение, которое мне кажет­ся неправдоподобным и нарочитым, и задаю ей вопрос в лоб по поводу всего произошедшего со мною: что же она все-таки думает обо всех этих аспектах и темах — о порче, о моем состоянии, о том, что со мною в действительности происходит.

— Все, что с вами происходит, и то, как вы это оцениваете. В общем, так оно и есть! Это все правда. Мы, врачи, в похожих ситуациях различаем и предлагаем три вида медицинской помощи: на неврологическом уровне ее оказывает врач-невропатолог, на психическом и психологическом — врач-психотерапевт, это, собственно, сфера моих интересов. Ну, а на энергети­ческом уровне, а это ваш случай. Я в таких вещах немного разбираюсь и экстренную помощь своим близким могу оказать, но только близким. Вам я помочь не могу.

При этих словах я, наверное, впервые поднимаю глаза на врача и смотрю ей прямо в лицо, смотрю с удивлением. Только что я чувствовала себя перед ней виноватой никчемной девочкой, рассказывающей сказки и всякие стран­ности. Ведь я уже привыкла к тому, что практически все, с кем я на «эту тему» заговариваю, считают, что у меня «крыша поехала». Исключение составляет лишь небольшая группа людей, знакомых с эзотерическими науками, интере­сующихся астрологией, хиромантией, всякого рода оккультизмом либо йоговской и медитативной практикой. А тут у врача, у медика, у дипломированного специалиста я неожиданно нахожу такую необходимую для меня поддержку! Как хорошо и кстати, что моя дочь пришла вместе со мною и слышит заклю­чение доктора. Но может, наш специалист шутит? Вовсе нет. Психотерапевт спокойно продолжает: