Юрий Любопытнов - Озеро призраков

Внезапно он побледнел, рука потянулась к кружке, — продолжал Павел. — Глаза моментально потухли. Я проследил за его взглядом, который он вперил в окно вагончика.

— Они достали меня, — скрежетнул он зубами. — Достали! Смотри, сюда идут двое. Оба подручные Харона. Его цепные псы. Спрячься, и сиди тише мыши. Не высовывайся, что бы ни происходило. Понял?

— Понял, — прошептал я с сильно забившимся сердцем, хотя и не знал, почему так испугали Костю два человека.

Он затолкал меня в маленький закуток, вонючий и сырой, где в кучу были свалены лопаты, ломы, кирки, прочий земляной инструмент, буквально засунул меня под лавку, а сверху забросал ветошью и рваной спецодеждой.

— Не шевелись, — предупредил он меня снова. — иначе костей не соберёшь… Больше бойся вот того… длинного.

Сначала от неосознанного страха, который напустил на меня Костя, я плохо соображал, а когда страх прошёл, любопытство взяло верх. Я разгрёб ветошь, чтобы дышать и видеть. Двери в кладовку не было, и я видел и слышал всё, что происходило в вагончике.

Двое, которых я увидел в окошке, через минуту бесцеремонно ввалились в вагончик. Шедший впереди, длинный, как оглобля, человек так ногой толкнул дверь, что она жалобно застонала, распахнувшись.

— Привет, «капитан», — сказал он, увидев Костю, сидевшего за столом. Вот ты где от нас прячешься!

— Никогда не думал прятаться, — ответил Костя, выпрямляясь и вполкорпуса поворачиваясь к вошедшим.

Поза у него была независимой, но по голосу я понял, что он здорово нервничает. Разговор у них начался без предисловий, и сердитый. Я сразу включил свой «панасоник».

Через щёлочку в прогоркшей ветоши я видел всех присутствующих, как на сцене. На стуле сидел Костя, напротив него стоял, боясь сесть на испачканное и лоснившееся от въевшегося жира раздолбанное кресло, подобранное на свалке, пухлый человечек ниже среднего роста, с круглым розовым лицом, с лысиной, которую обрамляли пушистые рыжеватые волосы. На нём был чёрный костюм с «искрой», купленный в приличном магазине, белая рубашка, галстук. Вид у него был вполне интеллигентный. Лицо ухоженное, чисто выбритое.

Второй — высокий, очень высокий человек, коломенская верста, стоял, прислонившись плечом к косяку двери. На нём были вельветовые брюки тёмно-синего сочного цвета с «пузырями» на коленях, широкий удлинённый серый пиджак в широкую полоску, рукава были закатаны на один оборот, и была видна белая подкладка. Руки длинные, сухие, с длинными пальцами, но не как у пианиста, худыми, а сильными, энергичными. Под пиджаком — футболка «под горло». Лицо узкое, аскетичное, с выпирающими скулами. Под хрящеватым носом топорщились подстриженные тонкой полоской усы с проседью. Кожа да кости, совершенный Кощей Бессмертный. Череп голый без единого волоска, вытянутый вверх, с большим лбом, начинающимся у темени. Брови белесоватые, глаза небольшие.

— По портрету, что ты нам нарисовал, фоторобот запросто можно точный сделать, — сказал Туляков, уважительно посмотрев на журналиста. Было видно, что ему понравился рассказ с подробностями.

— У меня глаз намётанный, — произнёс Павел, довольный, что его похвалили. Глаза его засияли, и он расправился, как цветок, политый в засуху.

— Ещё одна немаловажная деталь, — добавил он, видя всеобщее внимание к себе: — На ногах были ботинки ужасающего размера.

— А «панасоник» не подвёл? — спросил Лазутин, вспомнив свои неудачные съёмки призраков.

— Не подвёл. Жалко с собой кассеты нет, а то бы послушали…

— Надеюсь, послушаем в другой раз, — нетерпеливо махнул рукой Никита Тимофеевич. — Ты нам сейчас расскажи, о чём они говорили.

— Весьма об интересном, — отозвался журналист. — Я сначала не смог врубиться в их разговор, а когда понял о чём они толкуют, меня мороз продрал по коже, и я подумал, что вляпался в большую историю, и в то же время очень пожалел, что сижу в вонючем тряпье, а не гуляю по городу.

— Сенсационный материал раскопал? — с интересом спросил Николай.

— Не то слово. Если такое напечатать… Но после я не жилец.

— Неужели всё так страшно?

— Страшно? От тряпья несло прокисшим, оно пропиталось дымом, машинным маслом, я готов был каждую минуту чихнуть, и чтобы этого не случилось, изо всех сил сдерживался. Ещё я молил Бога, чтобы эти два страшных человека не обнаружили меня, не разворошили бы тряпьё, услышь подозрительный шорох. Тогда мне бы конец. Высокий, его толстяк назвал Жердяем, что-то вынюхивал своим ноздрястым носом и однажды подошёл к проёму в кладовку. Холодный пот выступил у меня на спине, и я закрыл глаза от страха… Когда открыл, Жердяй снова стоял у косяка. Я перевёл дыхание.