Юрий Любопытнов - Озеро призраков

Афанасий поблагодарил полигонщика, вернулся к товарищам, и они вместе подошли к «капитану». Тот не обратил на них внимания или сделал вид, что не обращает и продолжал ковыряться в мусоре, раскидывая его длинной палкой. Как только блестело стекло бутылки, он брал её и откладывал в сторону. Его голову обтягивал замусоленный шёлковый платок. На тело была надета выгоревшая застиранная тельняшка десантника, поверх которой на острых плечах болталась грязно-серая куртка «пилот» с изъеденным молью цигейковым воротником. Чёрные штаны из джинсовой ткани были заправлены в короткие с щирокими голенищами резиновые сапоги. Небритая дня два или три чёрно-седая щетина торчала на щеках и подбородке.

— Ты что ли «капитан»? — обратился к нему Афанасий, подойдя совсем близко. Он сказал друзьям, чтобы те предоставили ему разговор с «капитаном», как бывшему военному с бывшим военным.

Но мужчина в лётной куртке не обернулся.

— Костя, я к тебе обращаюсь, — вновь спросил Афанасий, думая фамильярным тоном расшевелить угрюмого «капитана».

Тот посмотрел на него, скосив глаза, и с удвоенной силой стал расшвыривать мусор своей палкой, ничего не отвечая.

— Он что глухой у вас? — спросил Афанасий работавшего рядом ещё одного «санитара».

«Санитар» проронил, ухмыльнувшись:

— Со слухом у него всё в порядке. Не обижается. Его вчера двое отвели в сторонку и так видать, напугали, что он никак не отойдёт.

— А что побили что ли?

— Да нет. Грозили что-то. Я не слыхал, но вернулся он перепуганный до смерти.

— Мы тебе ничего не сделаем, — подошёл к «капитану» Воронин. — Нам поговорить надо.

«Капитан» бросил палку и наутёк бросился бежать по свалке к дороге, широко размахивая длинными руками.

Афанасий быстрее всех принял решение и помчался наперерез, утопая по щиколотку в свежем мусоре. За ним побежали и Николай с Владимиром Константиновичем.

Бегун из «капитана» получился никудышный. Минут через пять, когда его настиг Афанасий, он, запыхавшийся с красным лицом, остановился. Упал на колени, как подкошенный, и закрыл лицо руками. Однако Афанасию показалось, что сквозь щель между пальцами на него уставился испытующий взгляд.

— Ты чего это? — наклонился к нему «афганец». — Мы не хотим тебя обидеть. Вставай!

«Капитан» отнял руку от лица, взглянул на Афанасия, отнял другую руку — посмотрел на подоспевших Воронина и Лазутина — и вдруг гримаса боли передёрнула его лицо, и он завыл как нашкодивший пёс.

— Кончай комедию ломать, Константин Петрович, — обратился к нему Афанасий. — Мы по-дружески к тебе пришли, поговорить надо.

Но «капитан» продолжал тихонько поскуливать, словно был немым.

К ним подошёл второй мужчина, собиравший бутылки рядом с «капитаном». Рюкзак, перекинутый через плечо, был полон «чебурашек» — пивных бутылок тёмного стекла. Он бросил его рядом с «капитаном».

— Возьми, а то забудешь, как вчера. Алкаши быстро упрут.

— Он что у вас не только глухой, но и немой? — обратился к нему Афанасий. — Слова не может выговорить.

— Немой, — посмеялся мужчина. — Почему, воркует, особенно когда залудит граммов пятьсот. Он даже песни поет. Знаете какие? Зашибенные.

Он вытер губы грязной рукой и обратился к Косте:

— Вставай, «капитан», пошли бутылки мыть!

Афанасий заметил, как со свалки к ним направляются рабочие полигона, выделяясь на грязном фоне оранжевыми куртками.

— Отпустите меня, — вдруг проговорил «капитан». — Я вам ничего плохого не сделал.

— Заговорил, — обрадованно воскликнул Владимир Константинович. — А я думал он совсем очумелый.

Афанасий опустился перед «капитаном» на корточки. Тот загородил лицо рукой.

— Кончай ваньку валять, — грубо сказал ему Афанасий. — Не прикидывайся дураком. Нам поговорить надо, и ты свободен. Мы тебе ничего плохого не сделаем.

«Капитан» раздвинул пальцы и один глаз осмысленно и очень живо посмотрел на «афганца». Афанасий взял его за локоть и приподнял с земли.

Николай взглянул в глаза «капитану»:

— Мы из экологической комиссии. Занимаемся исследованием озера Глухого. Ты ведь служил на тамошнем секретном объекте?

— Ничего я не знаю. Ничего! — закричал «капитан». — Отпустите меня! Служил, не служил, ничего не знаю, ничего не помню. — Он опять тоскливо стал подвывать.