Юрий Любопытнов - Озеро призраков

Пересекли полянку, сплошь заросшую в низине осокой, и Лёха остановился у молодого дуба.

— Здесь по корнями, — глухо сказал он.

Ему хотелось, как можно скорее попасть домой, ему было наплевать и на клад, и на богатство, которое он сулил, хотелось одного — скорее свалить это наваждение и стать прежним Лёхой, без груза, давящего на плечи, изматывающего душу. Поэтому он расставался со своим богатством с сожалением, но без особой печали.

— Копай! — протянул ему лопату Сыч.

Лёха без слов взял лопату, которую ему протянул Сыч, отгрёб в сторону кучу валежника, поддел квадратный пласт земли, замаскированный опавшими листьями дуба. Под ним лежал свёрток, перехваченный крест-накрест шпагатом.

— Ловко уконтропупел, — произнёс Сыч, выхватывая свёрток у Копылова. — Разве догадаешься, что здесь зарыто золото.

Все трое бросились развязывать свёрток. Развернув чёрную плёнку, стали разглядывать содержимое.

— И это всё? — спросил Зуб.

— Всё, — ответил Лёха и отвернулся.

— Я бы не сказал, что это величайшая находка, — провозгласил Зуб. — Стоило из-за этого трое суток слоняться за этим гражданином, не спать да жечь бензин.

— Тебе-то что, Зуб, — ответил ему Сыч. — Аванс получили, теперь остальное получим. А что в мешке, тебя это мало должно волновать.

— Вообще-то так. Я к слову. Думал, что найдём неимоверные богатства, а здесь так… Ладно, хватит базарить, пора сматываться.

Он опять перевязал шпагатом свёрток, взял его под мышку, и они тронулись в обратный путь, идя гуськом, держа Копылова в середине цепочки.

Когда вышли из леса, увидели, что им навстречу, по полю, идёт большое стадо коров.

— О, сколько мяса! — проронил Сыч. — Какой шашлык идёт.

Коровы медленно, прихватывая кое-где траву, заполняли поле.

— Сыч, а где лопата? — вдруг спохватился Зуб.

— Лопата? Ах, ты… налево! Там осталась. Этот, — он ткнул Лёху, — ковырял ей…

— Забери её. Какой дурак вещдок в кустах оставляет.

Ругаясь на чём свет стоит, Сыч повернул обратно и скрылся в лесу.

Остальные остановились, пропуская стадо. Коровы, мыча, приближались, косясь фиолетовыми глазами на невесть откуда взявшихся пришельцев. Сзади шёл пастух с длинным кнутом.

И тут Лёха, собрав последние силы, когда до коров остававалось не более трёх метров, откуда и прыть взялась, рванулся в центр стада. Передние коровы шарахнулись в стороны, он, петляя между ними, помчался к оврагу. Всё это произошло так быстро, что бандиты не успели опомниться. А когда опомнились и бросились в погоню, путь им преградила мычащая и ревущая чёрно-пёстрая масса. Одна корова нагнула голову и уставилась на Зуба. Он замешкался и остановился, не зная, куда деваться. Остановился и молчаливый бандит. Когда они пришли в себя, Копылов как в воду канул.

А Лёха промчался, не чуя ног, через спасительное стадо к овражку. Вот он — зелёный овраг! Он быстро нырнул в кусты и побежал к ферме, стоявшей на его берегу. Минут через десять оглянулся никого! Не слышно было погони, не слышно коров, лишь сердце его бешено билось и вылетало из груди.

Сначала он решил было спрятаться на ферме, а, подойдя к ней и убедившись, что погони нет, резко свернул в сторону и пошёл, маскируясь в низинах и выемках, оглядываясь, в сторону деревни.

— Тут же пойду в милицию, — решил он. — Если этих мордоворотов не взять, они пришьют его. Чёрт с ним, с этим кладом! Хорошо, что остался жив. О, Боже, как же хорошо на воле! Пусть не будет этих проклятых денег, жизнь… жизнь хороша сама по себе, если знаешь, какой ценой она досталась.

Миновав Репихово, через полчаса, лесом, он пробрался на платформу 55 км, посидел в кустах, ежеминутно озираясь, и, когда подошла электричка из Москвы, быстро вскочил в вагон. Домой он решил не ходить. Кто знает, может, бандиты вычислили его адрес и теперь поджидают там. Нет, он пойдёт к приятелю, у того есть телефон, он позвонит в милицию и всё расскажет. Он попросит прислать за ним машину, а так опасно ходить.

С такими мыслями он вышел на платформе Абрамцево, и гаражами, мимо стадиона пошёл к приятелю, благо тот жил недалеко от железной дороги на улице Горжевицкой, носящей такое название в честь города-побратима Горжевице в Чехословакии.

Дверь ему открыл сам приятель. Он собирался на работу: был побрит, умыт, причёсан, от него разило одеколоном.