Юрий Любопытнов - Озеро призраков

Заколотили кнутовищем в наружную дверь. Жёстко, суматошно. На печи заворочались дети, тихонько застонал младший — у него болели зубы.

Стук повторился, сильный и настойчивый.

— Кой чёрт в такой мороз…

Федька, покряхтывая, спустил ноги с лавки, нащупал лапти, встал, набросил овчину на плечи, скрипнул дверью в сени. На лавке в углу нашарил топор: «Не тати ли?»

— Кто стучит? — спросил, приложив ухо к двери.

— Открой! Это я, Хлуп.

Хлуп был стремянным радонежского боярина Облома-Квашни, которому принадлежала деревушка из трёх избушек на Паже-реке. В ней жили бортники боярина, промышлявшие в окрестном лесу сбором мёда.

— Ты ли? Голос не пойму, — потянул время Репих, соображая, не ошибается ли он. Лихие люди на выдумку горазды.

— Да открывай, сотона! Это я!

«Сердитый, — подумал Федька. — Значит, Хлуп».

Он двинул дубовый засов, освободил кованую скобу. Приоткрыл заскрипевшую на широких петлях дверь. В лицо ударило морозом. Федька поёжился. Приблизил глаза к щели. Но разобрать явственно, кто пришёл, было трудно.

— Ты ли это, Хлуп?

Смутно видел бородатое, заиндевевшее лицо в лохматой шапке.

— Я-а, али не узнаёшь?

Репих облегчённо вздохнул — Хлуп. Его голос и повадки. Двинул засов до конца, впустил раннего гостя. Тот был в тулупе, высокий и крепкий, с кнутом. Рядом с ним сухой, прихрамывающий, чуть сутуловатый Репих выглядел неказисто.

— Почто рано?

Хлуп вместо ответа сказал:

— Веди в истопку. Промёрз.

Репих надвинул засов. Провёл стремянного в избу.

— Кто, Федько? — послышался голос Ульки. Она не спала. Невидимая сидела на печи.

— Спи, спи!

Репих впотьмах открыл заслонку печи, подвинул кочергой из горнушки угли на шесток, раздул их, зажёг лучину. Изба осветилась дрожащим пламенем. Загораживая лучину согнутой ладонью, прошёл к лавке, вставил в светец. Проверил пальцем в корытце — есть ли вода. Она была тронута ледком.

Стремянный боярина сел на лавку. Был он в рыжей лисьей шапке, в ухе поблёскивала серьга, на поясе висел шестопёр с полированной ручкой из «рыбьего зуба», моржового клыка — подарок боярина.

— Чему полошишь? — спросил Федька. — Ночь!

— Ночь-то ночь. Ордынцы по дорогам рыщут.

Ну вот, о чём думалось Федьке, свершилось. Замутилось в голове. Вот отчего была беспокойная ночь — сердце чувствовало.

Он сел на лавку рядом с Хлупом. Тот продолжал:

— Конники Едигея Москву взять не могут. Князь наш Владимир Андреевич не пускает их в крепость, урон чинит. Велел съестного не давать, прятать и жечь. У татар запасы истощились — и отпустил хан ордынцев своих на прокормление по сёлам и весям. Жгут и грабят. Лазутчики пришли, сказывают, большая сила двинулась сюда — к Радонежу, к Троице. Вельми много. Утром могут быть здесь. Боярин велел холопов своих, кто искусен ратному делу, собрать — готовить рать для отпору. Радонеж изготавливается к бою. Да нас мало…

— Как быть иным — бабам, детям?

— Баб и детишек в лес отвести, в глухомань, за Ворю. Остальным быть оружно. Я скажу, куда велено идти.

Боярин Облом-Квашня был наместником князя Владимира Андреевича Серпуховского в его уделе Радонеже. Радонеж от репиховской деревеньки стоял в двух верстах. Боярин и подати сбирал, и суд чинил. Зря он не стал бы посылать стремянного со страшной вестью.

Потрескивая горела лучина. С конца осыпались чёрные тонкие угли, падали в жёлоб, шипели на подмёрзшей за ночь воде. На печи никто не спал, прислушивались к разговору. Заплакал меньшой. Мать, успокаивая его, твердила:

— Не плачь, маленький. Будешь плакать, татаре наедут, заберут тебя в полон.

— Отправишь баб в лес, — сказал Хлуп, — собери мужиков и ходи дорогой к Воздвиженскому скиту. Там боярин собирает холопов с рассветом.

Он встал.

— Теперь куда ж? — спросил Репих.

— В Хотьков. Чернецов упредить, чтоб собирались отстоять обитель. Подниму окрестную слободу, народ соберу. Миром легче борониться. Боярин на Переяславской дороге засеку хочет сделать — приостановить ордынцев, пока Радонеж изготовится к бою. При долгой осаде он не устоит. Бросят головню — и городище и посад сгорят, аки береста.