Эдуард Поляков - По любви [сборник]

Напротив сидела красивая молодая женщина. Он сразу обратил на нее внимание и теперь смотрел на неё. Красота её была какая-то очень уж нездешняя. Скорее всего, эта незнакомка была иностранкой. Да, он загляделся…

По твёрдому убеждению Владимира Задкова, женская красота чётко делилась на две ярко выраженные линии: городскую красоту и красоту деревенскую.

Городская красота Задкова раздражала. Владимиру не нравились эти намалёванные, пробензиненные и пропахшие духами-лосьонами косметические красавицы, похожие на фотомоделей из заграничных, валяющихся теперь повсюду на газетных лотках журналов. Такие типажи висели у них в строительных бытовках и были неким идеалом недоступности. Работая не первый год в столице, глядя на таких куколок, Задков уже научился потихоньку различать, где за данной богом молодостью проглядывает настоящая красота девушки, хотя и красота всего-навсего внешняя, стандартно усиленная женскими премудростями, а где красоты и за премудростями нет. И когда представлял себе такие лица без грима и пудры, то аж холод пробегал по спине от ужаса. Позже разрушился и созданный им самим миф об их недоступности: и были сняты не только маски, но в некоторых профилактических случаях и сброшены одежды. Вот тогда и выяснилось, что за душой у каждой из красавиц, в разное время встреченных им, ничего хорошего-то и не было. Не везло Задкову в городе с женщинами.

Совсем другое дело – красота деревенская. Ух, и есть же тут работы художнику! Уж если девка, так девка! И простая она, и с виду доступная, но каждая с характером. И если что не так, не по её, в ухо даст, не помилует. И глядишь, пытается она вроде городской мазаться, а не получается у неё так. Если и подкрасит что, то скорее смешно, чем серьёзно. Пройдёт такая по улице, одета неброско, накрашена неумело, а всё равно – падайте! Русская красавица! Но все деревенские были заняты. А та, что в армию его провожала, через год замуж за другого вышла. Не дождалась. Вот и мыкается он теперь между городом и деревней. Вроде как ищет, сам не зная чего.

Да! Здесь сейчас красота была какая-то другая, чудесная, сказочная, видимая, казалось, только ему и никому больше в этом вагоне и, что главное, никак не вписывающаяся в задковскую концепцию красоты. Красота эта удивляла, волновала, тянула проявить нежность, заботу. Владимиру захотелось сочинять стихи. Он влюбился, что называется, с первого взгляда.

И пошёл её обожествлять. Задкову показалось, что эта усталая красавица с корзиной яблок под ногами не считает нужным приукрашивать лицо, потому что от природы она сама прелесть, сама себе необходима и достаточна, сама гармония и т. д. Её густые русые волосы, убранные под чёрный берет, лучшее тому подтверждение и самое убедительное доказательство непревзойдённости. Она сейчас спала, наверное, это чудо. Или делала вид, что спала, потому он не мог видеть ещё её глаз. Но это не важно. Все равно, он был уверен, её глаза – самые прекрасные глаза во вселенной.

Эти глаза вселенной Владимир увидел, когда она неожиданно встала, взяла свою корзину, посмотрела на него, сражённого действительно чудными серыми глазами, и, поправив на голове берет, пошла к выходу. «Ну вот и всё. А я еду дальше», – подумал он и вздохнул. Двери вагона распахнулись. Мечты Задкова прекратились. Она ступила ногой на станцию. И дно корзины отвалилось. Яблоки посыпались по платформе.

Владимир выскочил из захлопывающихся дверей и принялся помогать ей, собирая раскатившиеся во все стороны плоды.

– Я так и знала! Я так и знала! – шептала она, собирая свои дары природы.

– Ничего. Ничего страшного, – говорил Владимир, подвязывая дно корзины её оборвавшейся таки тряпичной лентой, – давайте я помогу вынести вашу корзину. Вам куда, на автобус?

Полина посмотрела на него с удивлением и некоторым беспокойством.

– Спасибо, я сама. Мне здесь недалеко. – Она обхватила корзину за дно обеими руками и, неуклюже кивая ему в знак благодарности, пошла к эскалатору.

Владимир повернулся в другую сторону, остановился возле станционной колонны и уже попытался было отвлечься, глядя на приближающийся поезд обратного направления, но не тут-то было.

Полина неожиданно для самой себя обернулась. Входящие на эскалатор люди то и дело задевали её, она явно мешала людскому неугомонному потоку. Дежурная прокричала в микрофон про какую-то женщину, мешающую работе эскалатора, кричала истерично, зная, что только так можно подействовать на пассажирку, а она, отойдя немного от бегущих ступеней, позвала одинокого незнакомца: