Пэм Муньос Райан - Эхо

— Спасибо, тебе тоже, — ответил Майк.

Он придержал дверь, не давая ей закрыться, и вслед за тем мальчишкой вошел в комнату, где нужно было ждать своей очереди.

Финалисты толпились в каждом углу. Звучали гаммы и отдельные ноты губных гармошек, и обрывки «Старого дома в Кентукки». Дама с лентой общества добровольных помощниц через плечо раздавала расписание прослушиваний. Мальчишки болтали друг с другом.

— Тебе какое время назначили? Чем позже, тем лучше, тогда тебя хорошо запомнят.

— Не-а, позже — хуже. Сильнее успеешь перетрусить.

— Меня мама заставила надеть воскресную рубашку и галстук бабочкой, чтобы произвести хорошее впечатление.

— Ты, главное, сыграй хорошо.

Майк проглядел листок, который сунули ему в руки. Ему предстояло выступать последним.

Дама с лентой хлопнула в ладоши, чтобы привлечь внимание.

— Начинаем! Ждете, пока вас вызовут, и проходите в соседнюю комнату. Там сидят судьи. Играете вначале обязательное произведение, затем по выбору. Выходите с другой стороны. Родные будут вас ждать в главном вестибюле. Судьи вынесут решение в понедельник. Победителям сообщат по почте на следующей неделе, а в субботу результаты объявят в журнале «Инквайрер».

Она заглянула в бумаги.

— Еще одно. Концерт состоится завтра вечером. Если у вас есть старые губные гармошки и вы не против пожертвовать их на благотворительность, приносите их с собой.

Майк нашел стул, сел и погладил нагрудный карман, где лежала гармоника. Она казалась ему старым другом. Благодаря ей он смог спасти Фрэнки и даже сам хоть ненадолго сблизился с тетей Юни. Все это сделал маленький музыкальный инструмент. Каким чудом Майк и гармоника нашли друг друга? Может, прав был мистер Уилкинсон — гармоника сама его выбрала?

Дверь в приемную открылась. Еще одна добровольная помощница улыбнулась участникам конкурса и объявила первую фамилию.

Все разговоры сразу стихли. Мальчик встал, перешагнул порог, и дверь за ним закрылась.

Мальчишки снова стали переговариваться.

— Что это за благотворительность?

— Собирают старые губные гармошки, чинят и отправляют по почте в Калифорнию, детям бедняков.

— Хокси постоянно что-нибудь такое делает. Он добряк, его разжалобить ничего не стоит.

— Сироток жалеет. В оркестре их полно. Если у тебя нет мамы с папой — считай, дорога в оркестр открыта. А у меня оба родителя живы, вот невезение.

— Не говори так! — выкрикнул Майк и сам себе удивился.

Потом прибавил тише:

— Твое счастье, что у тебя есть семья.

Одного за другим финалистов вызывали в приемную, а Майк все ждал.

Он уже думал, что ему станет плохо, когда наконец объявили его фамилию.

Майк вошел в комнату с деревянными панелями по стенам — она напомнила ему библиотеку тети Юни.

За длинным столом сидели семеро судей. Перед каждым лежали карандаш и бумага. Добровольная помощница представила их: директор городского оркестра, директор общественного хора, музыкальный критик журнала «Филадельфия Инквайрер», владелец местного театра, мэр Филадельфии и Альберт Н. Хокси.

Хокси был одет в униформу оркестра. Плотный, щекастый, с зачесанными назад волнистыми волосами, он выглядел образцовым добрым начальником.

— Ты — Майкл Фланнери?

— Да, сэр.

— Ну что ж, сынок, послушаем, что ты умеешь. Удачи! Можешь начинать.

Майк поднес к губам гармонику и заиграл обязательное произведение. Играл, как учила тетя Юни — без всякой импровизации и как можно правильнее технически. Закончив, сделал короткую паузу, обвел взглядом судей и начал «Прекрасную Америку».

Первый куплет сыграл медленно и нежно, будто колыбельную. Второй — в стиле блюза, с трелями, переливами и ритмическими украшениями. Майку было нетрудно раскрыть в музыке свои жизненные испытания. Закрыв глаза, он вернулся в прошлое: снова впервые оказывался на Амариллис-драйв, ехал в телеге с Мышонком, валялся на койке в общей приютской спальне, разглядывая трещины в краске на потолке, стоял у бабушкиного окна, дожидаясь новостей из больницы, и слушал, как мама поет им с Фрэнки.

Третий куплет он сыграл, как они раньше играли с Фрэнки — сперва словно буря поднимается, а когда доходит до «всеобщею судьбой» — все медленнее, тише, спокойнее, как можно проще и прозрачней.

Наконец он опустил руку с гармоникой и посмотрел на судей. А они смотрели на него во все глаза. Майк смущенно переступил с ноги на ногу. Он что, плохо сыграл? Кто-то из судей прокашлялся. Потом все они застрочили в своих листках.