Максим Бондарчук - Начинающий писатель [СИ]

— Почему ты тогда не написала на меня заявление в полицию?

Она пожала плечами.

— Хотела, но не смогла. Знаешь, — она снова обернулась на чей-то голос, звавший ее к картинам и посетителям, желавшим поскорее увидеть художницу и поговорить с ней. — У меня мало времени, но ты должен знать, что я не держу на тебя зла. Я тогда с головой окунулась в свою жизнь и мне было почти все равно как и почему ты это сделал. А потом я и вовсе забыла про этот случай.

Ее опять кто-то окликнул. На этот раз она не могла проигнорировать и вернулась в самую гущу толпы, где ее встретили бурными овациями и начали окружать, уводя все дальше от меня.

Что ж, наверное это было хорошо, по крайней мере мне больше не придется держать события прошлого в своей голове и думать, что однажды вся ложь может вылиться наружу.

Покинул зал в спешке, чтобы не быть затоптанным толпой посетителей, бурным потоком протекавшим вдоль стен и буквально прижимавшие меня к ним. Я прошел несколько помещений, развернулся у лестницы и бросил последний взгляд в ту сторону откуда только что вышел. А может она еще вернется? Внутри меня горела надежда. Я любил ее до сих пор, хотя сам понимал, что ничего путного из этого не выйдет. Слишком много воды утекло…

Я позвонил Свете уже будучи на улице, жадно хватая прохладный воздух работавшего кондиционера в рядом стоявшей палатке. Попытался отчитать ее за то, что она проболталась и рассказала Марии о том случае в общаге.

— Прости, Вик, — начала она уставшим голосом, — я была сама не своя. Мы встретились, разговорились, ну ты сам понимаешь.

— Тебе не стоило делать этого.

— Я знаю. Прости.

— Ты сейчас занята?

— Да. Разгребаю документы по делу о разделе имущества.

— Женя рядом?

— Нет.

Наступило несколько секунд молчания.

— Он не живет здесь. Говорят устроился в каком-то общежитии на отшибе города. Правда, я не знаю где это. Я могу дать тебе телефон, позвони узнай. А зачем он тебе?

— Надо вернуть должок.

— Хорошо. Записывай.

Она продиктовала мне номер. Затем пожелала удачи и положила трубку.

Солнце жарило по-адски сильно. Даже в тени было невыносимо находиться. Асфальт блестел, люди, как зомби, стягивались поближе к маленькому фонтану, работавшему в нескольких десятках метров от Дворца культуры и буквально ныряли в него, чтобы сбить наступающую жару и хотя бы на секунду почувствовать приятное блаженство.

— Да, — отозвался знакомый голос, когда гудки звонка прекратились. — Я слушаю.

— Женя?

— Кто это? Вик, ты?

— Да.

— Какого черта?

— Послушай. Есть дело. Нужно встретится.

— О чем мне с тобой разговаривать?

— Давай встретимся, а там будет видно.

— Хорошо.

— Ты где? Я звонил Свете, она не знает твоего адреса.

— Ну да, ну да.

— Я слушаю.

— Помнишь общагу, где ты прозябал столько лет? На Ленинском проспекте.

— Конечно. Как такое можно забыть.

— Ну вот я там.

Дальше объяснять не было нужды. Я мог бы добраться до этого места даже с закрытыми глазами, зная путь чуть ли не на ощупь. Решил пройтись пешком, несмотря на то, что жара просто таки гнала всех людей в тень или поближе к воде. Мне хотелось опять пройти этот путь, когда я брел из другого конца города, чувствуя адское похмелье после загула и проклиная каждый шаг, каждый метр этой дороги, что мне предстояло преодолеть до самого общежития.

Ирония судьбы заключалась не только в том, что все кардинально поменялось, что я на мгновение стал Евгением, с деньгами в кармане, востребованный и полный сил, и надежд, а он — мною. Тем самым бедолагой, что остался без всего. Никому не нужный, забытый и заброшенный в вонючем и малоприятном общежитии.

Вахтер сменился. Теперь это была женщина помоложе, приятной внешности, с красивым лицом. Я долго смотрел на нее, стоя у дверей, просто лишь для того. чтобы полюбоваться как такая красота может существовать в этом месте, где грязь и отчаяние соседствовали друг с другом на протяжении уже очень долгого времени.

Когда я вошел внутрь на меня сразу нахлынули воспоминания. Я ждал, когда раздастся скрипучий громкий голос старухи-вахтера, кричавшей мне вдогонку о неуплаченной квитанции, об угрозах начальству и все в этом духе, а на деле услышал ласковый, почти материнский голосок, желавший мне добра и ну никак не напоминавший о том мраке, который я пережил здесь.

— Вы к кому, простите?

— Я…я это, к Евгению. Писатель. Высокий такой, ну… вы должны его знать.

— Да-да, конечно. Вы надолго?