Максим Бондарчук - Начинающий писатель [СИ]

Наши взгляды пересеклись — мужик замолчал. Замолкли и подошедшие полицейские, едва успевшие представиться. Узнали меня и те, кто стоял рядом. Женщины и кассирша, смотревшая на все это сквозь огромное прозрачное стекло, вдруг произнесла мое имя и тут же несколько женщин у других касс подошли ко мне.

— Я думал, что обознался.

Мужик повернулся ко мне всем корпусом.

— Как тесен мир, если старый редактор и писатель не могут разминуться в нем.

Проблемы с полицией пришлось уладить в срочном порядке. Сыграла свою роль и известность, коей я обладал благодаря той писанине, что уже несколько лет штамповал с завидным постоянством. Однако разъяснительной беседы избежать не удалось и это печалило, поскольку мое состояние ну никак к этому не предрасполагало и чувство тошноты усилилось еще сильнее. Когда же нам удалось выбраться за пределы вокзала и вернуться ан свежий воздух, мне стало легче.

Это был тот самый человек из поезда, которого я однажды встретил на обратном пути с кипой собственных книг, которые оказались никому не нужны. Я тогда был молод, он — стар. Теперь же мы старели вместе, только на нем это сказывалось сильнее, чем на мне. Чего греха таить, я видел в этом лице отражение своего будущего, того не завидного и печального, что ждало меня в самое ближайшее время.

Неподалеку стояло кафе, неприметное такое заведеньице, где толпились люди с поездов, решившие отдохнуть после долгой дороги домой.

— Вот уж не думал, что когда-нибудь встречу вас снова. Это необычно.

Он кивнул головой, потирая подбородок.

— Тебе плохо? — спросил он.

— Вчера был тяжелый вечер. Мне пришлось приложиться к бутылке, хотя я этого не хотел.

Мужик улыбнулся.

— Профессиональная болезнь всех писателей.

— Раньше я так не считал.

— Все писатели — алкаши. Вопрос лишь в том, когда они это поймут. Иногда им хватает сил сказать себе это сразу, а кто-то упирается до гробовой доски, все еще веря, что он не такой.

— Значит я обречен?

— Смотря с какой стороны посмотреть. Кому-то удается создавать шедевры, находясь во власти зеленого змия, а кто-то не способен и двух слов связать, топя в стакане свой талант. Ты сам-то как думаешь?

Я пожал плечами, отхлебнув горячего чая, принесенного симпатичной голубоглазой официанткой.

— Сложно сказать. Я редко экспериментировал с собой в этом плане. Алкоголь давал мне нужные встречи и настроение. Вдохновение я не искал — я просто работал.

Мы промолчали несколько минут.

— Как твое творчество? — спросил мужик, поглядывая на наручные часы.

— Оно в глубокой яме. — ответил я. — в мерзкой, вонючей выгребной яме.

— Правда? — он удивленно поднял брови, — а считал иначе. Ты ведь хорошо известен. Тиражи растут, поклонницы множатся, авторские гонорары перевалили за несколько сот тысяч.

— Откуда вы знаете? — теперь был удивлен я.

— У меня остались кое-какие связи с прошлой работы, да и газеты я не перестал читать, что уже говорить про интернет и прочие библиотеки, где твои опусы не комментирует только ленивый. Мои коллеги до сих пор работают в книгоиздательстве, поэтому некоторые детали мне известны. — он достал из своего пакета несколько свернутых газет и показал мне, — твои книги продают даже здесь.

Я не стал смотреть, отвернувшись в другую сторону.

— Что? Тебе противно?

— Это просто работа. Я не хочу, чтобы меня что-то связывало с этим кроме денег.

— Почему ты не хочешь остановиться?

— Хотел бы, да только контракт. — я глубоко вздохнул, — мне нужно написать за этот год еще две книги.

— И в чем проблема?

— В том, что я уже не могу, понимаете. Все сложно, так, что мне трудно найти выход из этого тупика. Деньги, слава, популярность — все это хорошо и прекрасно. Мне нравится, что я востребован, что у меня есть работа, но мне хочется расти над собой, хочется написать что-то серьезное, нетривиальное. Хочется рассказать людям о чем-то сокровенном, а не описывать в миллионный раз любовные страсти.

— А это выбор, друг мой, — он сложил руки на столе, — Помнишь наш разговор в поезде? О чем я тебе там говорил? Каждый делает свой выбор, ты — свой сделал. И к сожалению обратного пути уже нет.

— Почему?

— Ты уже сформировался в глазах своих читателей. Ты — графоман, как и десятки тех, чьи испражнения мы видим на полках каждый раз, когда заходим в книжный магазин. Что ты скажешь своим читательницам, ждущим очередной любовный роман? «Простите меня мои дорогие, но с этого момента я не буду писать то, что вы любите» — это крах для тебя, крах для издательства. Твое имя уже не принадлежит тебе, оно является частью образа, засевшего в головах женщин. Стоит тебе только открыть рот, как все, что тебя окружает тут же рассыплется словно карточный домик. Не будет тиражей, не будет известности, не будет денег и женщин. Ты снова вернешься в свое прошлое, где прозябал без денег и славы, без всего, что так или иначе создало тебя сегодняшнего.