Татьяна Труфанова - Счастливы по-своему

Дамы ахнули.

— Да-да, это я ему предложил. Даже сюжет первого тома подарил. Мне без надобности, я все равно детективы писать не стану. Говорю ему: можешь не благодарить, только, будь другом, назови сыщика по-моему: Эразм. Я тогда Эразма Роттердамского перечитывал. А он перепутал, назвал Эрастом.

— Надо было и мне уезжать, — усмехнулся Евгений. — В Москву, Петербург… Когда живешь в Домске, можно печататься только в «Домском курьере».

— Но ведь устаешь от Москвы! У-у, — скривился Богдан. — Суета. Я лично в «Канаду» сбегаю. Запрусь на месяц — и рука к перу, перо к бумаге…

— Кем же вы работаете? — поинтересовалась Нина. — Этак на месяц сбегать…

— Я сам себе хозяин. Предприниматель.

— День совпадений! — засмеялась пухленькая Инга. — Мы с вами оба предприниматели. Я в прошлом месяце оформила бумажки, теперь — официально «ИП»! Зачем мне это — не знаю!

— Инга Викторовна преподает, — пояснила Нина, — а вы что предпринимаете?

— Ну, как? Тут купишь, там продашь. В свободное от музы время.

— Успешно?

— Вы же мне не поверите, если я начну прибедняться? — улыбнулся Соловей.

Нина бросила взгляд на скромный летний джемпер от Прада, оттенявший легкий загар Богдана.

— Не поверю, — усмехнулась она. — Странно! Степа не упоминал, что вы, мм…

«Что я буржуй?»

— …что вы поэт! Жаль, что он мало про вас рассказывал! — воскликнула Нина.

«А мадам-то сделала стойку. Еще бы! Обнаружить богатого родственника у себя под носом», — подумал Богдан.

В гостиную вошла мама.

— Между тем младшее поколение позволяет себе опаздывать, — сказала она.

Богдан бросил взгляд на часы — полчетвертого.

— Ярослава еще можно понять: пока сменишь подгузник, подвяжешь помочи… Но Степа! Казалось бы, взрослый младе… то есть взрослый мужчина.

— Сейчас он придет и все объяснит! — заверила Инга. — Я уверена, есть причина.

«Разболтанный, рассеянный, несобранный — вот они, причины!» — подумал Богдан.

— Несомненно, — вежливо ответил он. — Вскоре мы услышим захватывающую историю о каком-нибудь последнем носке, застрявшем на люстре…

Затренькавший в этот момент звонок все приветствовали радостными возгласами. Майя и Богдан пошли открывать. К удивлению Богдана, за дверью обнаружилась только Юлия. Она держала в одной руке серьезного щекастого младенца в кофточке со львенком, а в другой объемистую сумку. Степы не было видно. Богдан даже вышел за дверь и оглядел лестницу — нет, Степы не было. Юля с недовольно взиравшим на мир бутузом втянулась в квартиру, а Богдан спросил:

— Где ваш супруг?

Мышка-невестка изумленно посмотрела за спину Богдана, в гостиную.

— А-а он не?.. не собрался еще, будет позже, — промямлила она.

Мама возмущенно фыркнула, а Богдан прищурился:

— Вы так смущаетесь, будто понятия не имеете, где он, и вообще ночевали не дома!

Услышав это, Юлина мать в гостиной засмеялась смехом оперного Мефистофеля. Она вышла в прихожую и стала щекотать младенцу голые пятки.

— У-у, мон пти бебе! У-у, мон гарсон! Ты кутил с мамулей всю ночь? Поехал в номера?

Ярослав издавал сардоническое кряхтение и пытался увернуться. Юлия же прятала глаза и многословно извинялась за опоздание, отговариваясь тем, что ее подвело заклинившее колесо коляски.

— Человек предполагает, а транспорт располагает, — великодушно сказал Богдан.

Объяснениям невестки он не поверил, но решил, что для допроса с пристрастием сейчас не время.

— Ого, новый абажур? — сказала Юлия, войдя в гостиную. — Какой он э-э… корпулентный!

— Великолепный, вы хотели сказать: великолепный, — промурлыкал Богдан. — Это наше фамильное сокровище. Старику лет пятьдесят как минимум, а взгляните: свеж как бутон.

— Магнифик! — воскликнула Нина. — Связь поколений! Кстати, у Евгения есть про абажур потрясающе трогательные стихи. — Она прижала пальцы к вискам и начала декламировать: — Потому что под лампою нашей не хватало реминисценций… Я не делал для прошлого индульгенций…

— Нет, нет! — прервал ее муж. — Сейчас. — Он собрал лицо в кучку, вспоминая, потом вытянул руку и задирижировал ею: — Потому что под лампой нагою не хватало реминисценций… Я не делал для прошлого никаких преференций… Абажура остов сгнил на свалке, но прежде…

Удивительным образом голос Евгения при чтении стихов изменился на глухой и гнусавый. Богдан внимательно кивал в такт, а сам тем временем думал: «Бессовестно со стороны Степки так опаздывать!.. А ведь, судя по гитаре в углу, этот еще и песни поет. Наслушаюсь!.. Сейчас Степа явится, уж я ему выскажу. Возьму за микитки, отведу в тихий уголок и…»