Юрий Додолев - Что было, то было. На Шаболовке, в ту осень...

— Как спалось? — спросил я, мне хотелось поговорить.

— Не мешай, — прошепелявила Глафира и посмотрела на распятие. — Я еще не молилась.

Пока Глафира молилась, я исподтишка наблюдал за ней. Стоя на коленях, она беззвучно шевелила губами. Ее взгляд, обращенный к распятию, ничего не выражал, и я подумал, что старуха, наверное, лицемерит, что она не верит ни в бога, ни в черта.

Помолившись, Глафира извлекла откуда-то початую бутылку с тряпицей в горлышке, приложилась к ней. Отхлебнув, чмокнула, вытерла рот тыльной стороной ладони. Держала она бутылку обеими руками, как медведи в цирке. Чача, должно быть, размягчила ее старушечье сердце. Она неожиданно протянула бутылку мне и прошепелявила:

— На-ка. Только не всю.

— Спасибо. Не люблю ее.

— Ну? — Глафира окинула меня недоверчивым взглядом. — Впрямь не любишь или притворяешься?

— Не люблю, — повторил я. — Маджари лучше.

— Кислятина! — Глафира махнула рукой. — Два литра выпить надо, чтобы душа возликовала. А мне нельзя столько — печенка.

— А чачу можно?

Глафира не заметила моей усмешки, словоохотливо объяснила:

— От чачи вреда нет. Она как слезка божья — чистая. — Уставившись на меня, спросила: — Ты с Надькой-то где познакомился?

— Здесь, в Сухуми.

Я подумал, что Глафира, наверное, очень одинока и несчастна. Мне стало жаль ее, и я спросил:

— Кто-нибудь из близких у вас есть?

— А тебе-то что? Я про себя не люблю рассказывать — не то что фулиган этот, Гришка.

— А я, между прочим, не сплю. — Гришка медленно поднялся, нюхнул воздух. — Пила?

— Вона, — торжествуя, объявила Глафира и поболтала в воздухе бутылкой.

— Зараза, — беззлобно сказал Гришка. — И когда только черти тебя унесут?

— Тебя вперед унесут, — злорадно возразила Глафира и показала ему язык. Она явно насмехалась над бывшим семинаристом.

Гришка закашлялся. Его кашель разбудил Надю. Она вскочила, испуганно посмотрела на нас и произнесла просительным шепотом:

— Хватит вам, хватит…

— Это у нас вроде физзарядки, — сказал Гришка и рассмеялся.

— Выгнать его надо, фулигана! — крикнула Глафира. — Никакого житья от него нет.

Скрипнула дверь. В комнату вошла тетка Ульяна — сердитая, наспех одетая.

— Всю ночь орали и опять? — сказала она. Встретившись с моим взглядом, удивилась. — А ты как тут оказался?

— Вчера приехал.

— А-а… — Тетка Ульяна сконфузилась. Покосившись на разбитые ящики, сказала женщинам: — Приберитесь в комнате. Не люблю, когда в дому как на вокзале.

— Приберемся, — пообещала Надя.

Тетка Ульяна подняла несколько дощечек и спросила, глядя на меня:

— Серафима Ивановича видел?

— А разве он тоже здесь?

— Ночью прибыл.

Меня уже ничто не связывало с этим человеком, я не мог простить себе понапрасну растраченных дней, и я недружелюбно сказал:

— А зачем мне его видеть?

— Твое дело, — согласилась тетка Ульяна. Потом подумала и попросила: — Не подсобишь мне по старой памяти? Воды надо принести и самовар вздуть.

— Охотно.

Я вышел во двор. Было пасмурно, влажно, душно. Облака застыли низко-низко, на улице клубился туман. Я принес два ведра воды, нащепал лучин, поставил самовар и сел в сторонку под деревом.

В прихожей что-то стукнуло, и на крыльцо вывалился Серафим Иванович — злой, невыспавшийся, в нательной рубахе с завязочками на груди, без костыля, с куском мыла и полотенцем. Он прохромал к умывальнику, из которого все время капала вода, повесил на ржавый гвоздь полотенце, засучил рукава, побросал ладонью медный хоботок, выругался и крикнул, повернув голову к дому:

— Эй, кто тама? Опять в этой хреновине пусто!

Тетка Ульяна вышла с ковшиком в руке.

— Давай солью. Свежая водица — только что принесена. — Она взглянула на меня.

— А-а… — Серафим Иванович перехватил ее взгляд. — Выходит, опять встретились? Самостоятельным стал. Как уехал с мылом, так словно в воду мырнул. Валька злющая вернулась. Я к ней и так и сяк — молчит.

— Вы давно ее видели?

— Вчерась с хутора. — Он потрогал пальцем воду и сказал: — Я полагал, у тебя к Давыдовой Анютке интерес проявится, потому как они в хуторе — сила. Да и девка она всем девкам девка! Бывалочи, как прибежит к Василисе, обязательно про тебя спросит. Между делом вроде бы. Василиса, курячьи мозги, долго не понимала, что к чему, а я враз понял. — Он повернулся ко мне лицом. — А с Валькой у тебя ничего путного не получится. Она для семейной жизни — пустой номер. Она только для просто так годится. Я уже говорил тебе, какая она, а ты энто в одно ухо принял, а с другого выпустил.