Юрий Додолев - Что было, то было. На Шаболовке, в ту осень...

— Вслух читай, председатель!

— А чего читать-то? — возразил Егор Егорович. — Обыкновенное дело — москвич.

— Ась? — Кондратьевич ухо ладошкой отогнул.

— Москвич, говорю! — повысил голос председатель.

Заволновался сход. Заскрипели стулья. Зашевелились казаки. У всех в глазах как написано: «Москвич? И к нам на Кубань? С чего бы это?»

А я от гордости надувался. «Хорошо, черт побери, быть москвичом», — думал я. Так я думал и раньше — на фронте, в госпиталях, на «пересылках». Никого не слушали с таким вниманием и не расспрашивали с таким пристрастием, как москвичей. Солдат — и старых, и молодых — все интересовало: и Красная площадь, и Мавзолей, и Большой театр, и Третьяковка, и многое, многое другое. Бывало, сидишь в центре круга и травишь. Как на демонстрацию ходил. Как в Большом театре «Евгения Онегина» слушал. Как жил и учился. Иногда мне не верили — спорили. Сержант Демушкин, помню, всегда мою сторону держал. «Он москвич, — говорил Демушкин. — Он врать не станет». А я иногда привирал. Чуть-чуть. Для убедительности. Мне казалось, что так лучше будет, интересней.

— Вы, товарищ, извиняюсь, по профессии кто? — спросил председатель, покашливая в кулак.

— До армии учеником строгальщика работал.

Председатель хотел еще о чем-то спросить, но поперхнулся.

— Дышать нечем, — откашлявшись, сказал он.

— Фортку сделать надоть, — добавил Василий Иванович.

— Давно пора. — Председатель кивнул. — Значит, вы строгальщиком работали?

— Учеником строгальщика, — поправил я.

Председатель вздохнул:

— Этого у нас нет. В эмтээсе токарный станок имеется, но, я слышал, два токаря при нем.

Кондратьевич подался грудью вперед:

— А пахать-сеять ты могёшь?

— Не приходилось, — сказал я.

Кондратьевич обвел сход глазами: слышали, мол? Председатель покосился на него и, обратившись ко мне, спросил:

— Вы, товарищ, извиняюсь, в сельской проблематике разбираетесь?

— Не очень, — ответил я.

— М-да… — Председатель погонял ладошкой дым и снова вздохнул. На этот раз огорченно. — Образование у вас какое?

— Десятилетка!

Заволновался сход пуще прежнего. Шутка ли — десять классов москвич кончил! Таких во всем хуторе раз, два — и обчелся.

— Я так полагаю, — неторопливо сказал председатель. — На быков вас, товарищ, в таком пальто, извиняюсь, не посадишь, а в конторе вы сможете. Верно я говорю, казаки?

— Верно, верно, — отозвался сход.

— Согласны, товарищ?

— Помозговать надо. — Я водрузил на нос очки.

Затих сход.

— Близорукость? — спросил председатель.

— Вроде этого, — пробормотал я.

— А у нас с очками беда, — сказал Василий Иванович. — Даже в Краснодаре надобных стекол нет. Дозвольте примерить.

— Пожалуйста.

Василий Иванович внимательно осмотрел очки:

— Заграничные?

— Наши, — возразил я и тут же отругал себя: «Дал маху, дурак! Надо было бы сочинить что-нибудь. Сказал бы, например, что эти очки мне сам генерал вручил вместо разбитых».

Василий Иванович надел очки. Поочередно посмотрел на всех. Снял. Подышал на стеклышки, протер их носовым платком. Снова надел. Сконфуженно улыбнулся и сказал:

— Наваждение! В очках то же самое, что и без них.

— Специальные стекла, — быстро сказал я.

— Мне минус три нужно. — Василий Иванович вздохнул и вернул очки.

— Так как же, товарищ? — спросил председатель, когда я снова водрузил очки на нос.

— Помозговать надо, — повторил я.

Загалдели казаки:

— Чего мозговать-то?..

— Оставайся — и все тут!

— Невесту тебе сыщем — с домом, с коровой…

— Оставайтесь, не сомневайтесь, — ласково сказал Василий Иванович. — А то мне одному в конторе трудненько, да и с образованием у меня худо — я все больше самоучкой.

— Конечно, оставайтесь, товарищ, — сказал председатель. — Василию Ивановичу, делопроизводителю нашему, подмогнете. Он у нас, извиняюсь, один в бумажном ворохе крутится: и счетовод, и учетчик, и все прочее по бумажной части. А трудоднями не обидим: как всем, так и вам платить будем. Насчет квартиры и так далее — тоже плевое дело. Невест у нас, извиняюсь, много.

— Много! — подтвердил Василий Иванович.

— Надо его к Куликовым на постой определить, — подал голос казак в кубанке с красным верхом, в щегольских сапожках.

— Дык она ж с изъяном! — Василий Иванович округлил и без того круглые глаза.

— Ну и шо? Зато хозяйственная. И грудя у нее как колокола: пощупаешь — удовольствие.

— Сам, бесстыдник, щупай их, — сказал Василий Иванович. — Куликова им не подойдет. Им, — он кивнул на меня, — девушку с понянием нужно и обязательно с коровой, чтобы они, — он снова кивнул на меня, — каждый день парное молочко бы кушали, сметанку и творожок.