Дарья Бобылёва - Вьюрки [журнальный вариант]

Топор впился в предплечье, стесал кожу, Никита еле успел отдернуть руку. Светка потеряла равновесие, и Никита толкнул ее. Легонько, одними пальцами. Может, это было лишним, может, дальнейшее произошло само собой — по крайней мере, ему хотелось в это верить…

Светка исчезла в провале, и Никита захлопнул дверцу. Внизу глухо стукнуло, и стало тихо. Только ошалевшая от ужаса Стася скреблась в кладовке. Потом из подпола послышался шорох, точно волокли что-то тяжелое. А потом — снова грохот, звон бьющихся банок и дикие крики. Наверху были не Светкины дети, зато в подполе был ее муж.

Стася налегла на дверь всем телом, что-то затрещало, и вместе с ней из кладовки с грохотом вывалилась веревочная швабра. Человек, который запер Стасю, неподвижно сидел на полу. Красных пятен на его изодранной одежде прибавилось, по рукам стекали кровавые струйки. Стася сдавленно охнула, человек поднял голову и вдруг рявкнул:

— Беги!

Стася обернулась и увидела, как по лестнице сползают черные твари. Никита схватил ее и поволок к двери, но под ноги кинулось плотное, кожистое…

Далеко, на участке Петуховых, Катя заворочалась на еще теплом полу гаража, зашептала, не открывая глаз:

— Огонь, огонь… Баба огненная… огонь…

«Огонь», — отдалось у Никиты в голове. Он вспомнил — подменыши боятся огня. Только где его взять, даже спичек с собой нет. Никита колотил тварей деревянным черенком швабры, тащил за собой ревущую Стасю — давай, еще немножечко. И понимал, что им конец, бероевские подменыши окрепли достаточно.

И тут это произошло снова — вспышка бледного пламени, только совсем слабая. Швабра, которой Никита отбивался от зверей, занялась огнем. Подменыши с визгом отпрянули.

— А-а-а! — заорал в приступе первобытного восторга Никита и принялся лупить тварей горящей шваброй. Растрепанные жгуты полыхали ярким факелом, пламя уже перекинулось на черенок, шипела и пузырилась черная кожа… Подменыши прижимались друг к другу, выли и отползали.

Вскоре перед дачниками предстала необыкновенная даже для Вьюрков картина — Никита Павлов, торжествующе вопя, колотил посреди улицы горящей палкой двух тварей, отдаленно напоминавших пиявок. Твари ревели, разевали зубастые рты, но покорно ползли туда, куда их гнали, — вниз по улице, к Сушке. А под забором бероевского особняка сидела никому не знакомая зареванная девочка-подросток.

— Помогите ей! — крикнул изумленным вьюрковцам Никита. — Не отпускайте! Она снаружи!

Молодежь отправилась за Павловым, чтобы поглазеть на невиданных существ. Никита ловко удерживал подменышей посреди дороги, награждая огненным ударом за каждое отклонение от курса, и приговаривал:

— Вот ваши звери, сучата бероевские. Вот ваши звери…

Юки с тревогой смотрела не на зверей, а на Никиту. Она никогда не видела его таким разъяренным. Он был похож на охотника, волочащего по снегу вздрагивающего в агонии волка.

Дошли до глинистого спуска к реке. Звери скатились по влажной глине, точно бобры или тюлени. Их уже не надо было направлять, они сами ползли к воде, а потом нырнули в Сушку, оставив круглую дыру в ряске. И ничего больше — ни кругов, ни пузырей. Исчезли, будто не было.

— И всё? — шепнула Юки, втайне ожидавшая, что сейчас из реки выйдут настоящие бероевские дети, целые и невредимые.

— Больше никого не сожрут. — Никита швырнул в воду догорающий факел.

Стасю обступили незнакомые люди. Они тянули к ней руки, что-то говорили, но их речь распадалась на отдельные бессмысленные слоги. Паника нарастала внутри, время тянулось медленно, как ириска. Дышать стало тяжело. И Стася вдруг поняла, что эти люди еще страшнее тех черных зверей и их сумасшедшей хозяйки. Трясущиеся руки, измученные лица, жадные тяжелые взгляды. От этой толпы шел кислый, больной запах. Так иногда пахнут нищие в метро. Звери были зверями, они просто хотели есть, а эти люди когда-то были нормальными, разумными. Но потом с ними что-то случилось. Может, они уже умерли, просто не знают об этом…

— Вы мертвые! — выкрикнула Стася. — Мертвые!

Дачники отпрянули: этот вариант они тоже рассматривали и он особенно их страшил. А Стася, стиснув зубы, вскочила и побежала. Сзади затопали, погнались, раздались голоса:

— Стой! Не бойся! Подожди!

Но Стася бежала не оглядываясь, думая только об одном — как бы не потерять сознание, не упасть, не достаться им. На ее пути возник забор из рабицы, и она поползла по нему, перевалилась через край, а потом стало темно. Ее понесло куда-то назад, вниз, и Стася провалилась в тошнотворно крутящийся калейдоскоп смутных образов: парк аттракционов, ей четыре года и мама не хочет покупать сахарную вату…