Дарья Бобылёва - Вьюрки [журнальный вариант]

Ей не дали коснуться последней ступеньки. Большая грязная ладонь зажала ей рот и нос, кто-то прошипел:

— Тихо!

Она почти задохнулась, когда ладонь наконец убрали, и Стася увидела в полумраке прихожей того психа в рваной одежде. Больно стиснув Стасино предплечье, он поставил ее перед собой, пробормотал:

— Во, так нормально, — и замахнулся топором.

Стася скорчилась на полу, закрывая руками голову и икая от рыданий. Никита все бормотал, что ничего такого не хотел, не маньяк какой-нибудь, он проверял просто, подменыши в свой облик возвращаются, если на них топором замахнуться…

— Снаружи пришла?

Стася молчала.

— Ты же не из этого поселка? Не из Вьюрков?

Стася, всхлипывая, мотнула головой.

— А здесь как оказалась?

— Не зна-а-аю!

— Тихо, не вопи. Ты мне скажи… правду только. Там, снаружи… всё как раньше? Ну там, мир… он на месте? Что там сейчас? Год какой, месяц?

— И… июнь.

— Как июнь?! Мы тут уже… Там тоже время остановилось?

Стася опять замотала головой и разревелась:

— Я ничего не зна-а-аю…

— Да тихо ты! Ладно, не знаешь, так не знаешь. Тебя как зовут?

— Настя. — Стасей она была только для Дэнчика, который теперь… которого теперь…

И в это мгновение сверху раздался его голос.

— Ста-ась! — надрывно, со слезами звал Дэнчик. — Стась, ты где?

Между словами слышалось рычание и стоны, а Стасе чудилось, что она различает чавканье и влажный треск живого мяса. Она зажала уши руками и завертелась на месте. Налетела на что-то, с грохотом опрокинула, и Никита, глядя на гнутые ножки завалившейся тумбочки, нахмурился. Откинул ногой тяжелый край ковра и увидел дверцу в подпол. На секунду обрадовался — вот где можно спрятать девчонку, — даже успел приподнять дверцу, но вспомнил про обглоданного Бероева. Конечно, проще и безопаснее было выпустить ее на улицу, но ведь убежит, дурища, исчезнет, так ничего и не рассказав. Никита озадаченно посмотрел на Стасю и заметил у нее за спиной дверь подлестничной кладовки. Бормоча что-то неопределенно-успокаивающее, он затолкал ревущую Стасю в кладовку, повернул ручку и бросился вверх по лестнице.

Сначала он заметил звезды на потолке и только секунду спустя увидел бьющиеся на полу бесформенные туши. Под ними растекалось алое пятно, на стенах обильно густела кровь. И из-под чавкающих туш тянулась к Никите объеденная рука, на которой уцелело несколько крупных, коротковатых пальцев.

Никита вскрикнул, замахнулся топором, и тут сзади на него прыгнула Светка Бероева. Он никогда бы не подумал, что в ее тонком и длинном теле столько силы. Она оплела Никиту собой, как плющ, и повалила. Каким-то чудом он высвободил руку, в которой был зажат топор, но не смог ударить женщину, соседку… Никита попытался отцепить ее от себя, и они вместе выкатились из комнаты. Светка била его острыми коленками в живот и визжала, пена выступила в уголках узких губ, а Никита твердил:

— Это не твои дети, это не твои дети…

Наконец ему удалось прижать Светку к полу, но она уже перевалилась через верхнюю ступеньку лестницы. Дернула Никиту на себя — и они ухнули вниз.

Все затуманилось, утратило на пару мгновений свою жизненную важность… а потом лезвие со звоном впилось в пол. Топор застрял в прочном, дорогом паркете. Светка отчаянно пыталась его выдернуть, а Никита рывком вскочил и схватил ее за шею. Он вдруг обрадовался: вот сейчас все и закончится, он задушит Светку, и все всё узнают, и Вьюрки избавятся хотя бы от одного морока…

Топор с громким хрустом выскочил из паркета. Светка извернулась, свистнуло лезвие, Никита отпустил ее, попятился и наткнулся на что-то. Это была дверца в подпол. От резкого толчка она открылась полностью, из провала потянуло гнилым холодом.

Светка бросилась вперед, размахивая топором — неумело и страшно. Встрепанная, со съехавшими золотистыми очками, она существовала как будто отдельно от слепо рубящего воздух лезвия, и Никита, задыхаясь от ясного ужаса, осознал, что сейчас или Светка убьет его, или он Светку. Только он не сможет. Не сможет жить с мертвой Светкой в голове… Никита шарахнулся в отчаянной попытке сбежать, выйти из этой жуткой игры, и Светка оказалась на краю провала. На самом краю.

Глаза ее стали осмысленными. В них была все та же ярость — и разумный, человеческий страх.

— Свет, это не твои дети… — Никита протянул ей руку.

Конечно, она знала, что это не ее дети. Но ничего, кроме них, у нее не было. Детьми она зацепилась за солидного человека Бероева, за хорошую жизнь. Теперь не было Бероева, не было жизни, но Светка не могла потерять все, цеплялась за то, что дали взамен, и мозг ее шизофреническим усилием заместил тех детей этими. Она заботилась, ночей не спала, выкармливала, а теперь чужак, вломившийся в их уютный дом, требовал невозможного: вспомнить, как все обстоит на самом деле …