Дарья Бобылёва - Вьюрки [журнальный вариант]

Копала она долго, с трудом выворачивая тяжелые комья. Стемнело, и лежащий в уютной постельке из лопуха сверток пронзительно белел в полумраке. Она взяла его и осторожно опустила в грязную жижу. И мозг пронзила чужая, лихорадочная мысль — не убивала, не убивала, нет-нет-нет, просто уснула слишком крепко… И мысль была чужая, и тело — то самое, знакомое уже тело незнакомой женщины в мокром насквозь халате.

Она стерла соленую воду с лица и случайно зацепила мизинцем сережку. И вспомнила сразу так ярко, что захотелось закрыть глаза и умереть на месте: как же маленькойэти сережки нравились, все тянула пальчики, хватала, игралась. Замок никак не поддавался, и она почти вырвала сережку из уха, кровь капнула на шею. Поцеловала и бросила на сверток: «Забирай игрушечку на память…»

— На память, — повторила, распахнув глаза, толком не проснувшаяся Юки.

Она кричала так громко, что на второй этаж тут же взлетела Катя. Юки, всхлипывая, протянула ей кулон, который сделала из найденной сережки. Ведь он все время, все это время висел у нее на шее. Висел вместе с любимыми бусами из кошачьего глаза и образком, который подарила мама. Украшения, которые ей особенно нравились, Юки носила не снимая, и этот шнурок даже не чувствовался. Катя молча разглядывала сережку, а Юки все причитала, какая же она дура, как же она не подумала, ведь столько ужастиков пересмотрела…

— Где нашла, помнишь? — спросила Катя.

Они копали до самого вечера. Юки боялась, что лопата наткнется на тонкие побуревшие косточки, и вздрагивала от каждого стука, но это оказывались то камни, то корни. Наконец, стерев ладони до пузырей, решили, что глубина подходящая. Катя взяла сережку, бросила на дно ямы и очень серьезно сказала:

— Забирай свою игрушку и память свою забирай.

Юки покосилась на нее с удивлением. А Катя вручила ей лопату и велела закапывать.

Утрамбовав землю и накидав сверху досок, Катя и Юки отправились к Тамаре Яковлевне. Предлог для визита был благовидный — не так давно Катя одалживала у Тамары Яковлевны стакан муки. А еще они прихватили с собой бутылку малиновой настойки, невыносимо сладкой, которая не первый год хранилась у Кати в погребе для особого случая.

Тамаре Яковлевне нездоровилось, она полулежала на диване вся в подушках и котах. Но малиновая настойка быстро ее взбодрила, она разрумянилась, подобрела. Поговорили о погоде, о высоком атмосферном давлении, о том, снимать уже помидоры или подождать. А потом Катя ненавязчиво перевела разговор на прежние времена, когда погода всегда была хорошая, лето длилось сколько полагается, Вьюрки можно было покинуть в любое время, а участки получали приличные, заслуженные люди. Вот, например, семья Юлиной бабушки — большая, наверное, была, работящая, дружная…

— Дружная, — закивала Тамара Яковлевна. — Дом вон какой отгрохали, сад — всё сами. А беседка какая! И яблони голландские. Лучшая дача в поселке была, и у генералов таких нет. — Тамара Яковлевна погрузилась в воспоминания, прижимая к груди толстого рыжего кота. — Гости у них бывали, молодежь, танцы, я сама ходила… И работали тоже, не белоручки — огурцов по десять кило снимали…

— И такую хорошую дачу забросили?

— Вот и я говорила — что ж бросать, столько вложено! Опостылело им. Это уж после того, как с Зоечкой несчастье случилось. Слышали, наверное? Ужас, такое несчастье…

— Вроде там мать младенца убила?

Тамара Яковлевна к неудовольствию кошек резко рубанула воздух рукой:

— Не убивала она, нечего сплетням верить! Не знают, а судят! Приспала Зоечка дочку, во сне случайно задавила. А после умом тронулась. Похоронила прямо на участке — и в милицию: я, мол, убила…

— А вы откуда знаете, что она случайно? — не выдержала Юки и получила от Кати локтем в бок.

Тамара Яковлевна прищурила мерцающие по-кошачьи глаза:

— Я, милая, все знаю… Признали Зоечку невменяемой, положили в лечебницу, да и с концами, царствие небесное. А вот девочку не нашли, милиция приезжала, весь участок изрыла, а трупика и нет. Только Нюра, бабушка твоя, мне рассказывала, что племянница к ней во сне ходит. Растет, говорила, потихонечку, совсем ведь кроха была…

— Ногами ходит?

Тамара Яковлевна удивленно приподняла брови, а Катя опять толкнула Юки в бок.

— Девочка эта… она ведь… она ведь инвалидом была, да?

— Кто тебе глупость такую сказал? Чудесная была девочка, совершенно здоровая.

Когда Катя провожала Юки до дома, было совсем поздно. Юки молчала, переваривая историю несчастной бабушкиной сестры, о которой она никогда не слышала. Катя толкнула калитку, Юки увидела свой участок и с необыкновенной отчетливостью вспомнила шлепающие по полу ладошки. Она вцепилась в Катину руку и запричитала: нельзя здесь ночевать, кто знает, угомонилась эта штука или нет, может, они не там закопали сережку…